Борис Липин
ЖАЛОСТЬ
«Жалость - наша национальная черта», -
сказал Виктор Ерофеев по телевизору.
Жду трамвая.
Троллейбус показался раньше. Мне он тоже подходит. Остановки в разных местах.
Надо пройти пятьдесят метров. Но не тороплюсь. Троллейбус далеко.
Слушаю женские
разговоры. На носу выборы губернатора. Интересно рассуждают совки. Впечатление,
что у них нет мозгов. Одна ругает Матвиенко, но поет дифирамбы Марковой. С
придыханием произносит ее фамилию. Как будто речь идет не о сотруднике милиции,
а о канонизированной святой. Другая ругает милиционершу Маркову, но хвалит
Матвиенко. Не говорит, за что. Та, что хвалит Маркову, тоже не говорит, чем ее
Маркова прельстила. Любит она ее, и все. А любовь, как говорят, зла, – полюбишь
и козла. Или козу. Мне кажется, обе они козы хорошие. Появилась дама, которая
ругает и Маркову, и Матвиенко. Ругая, смотрит на меня. Я молчу все время. Чего
ей надо? Мне так надоел ее упертый в меня взгляд, что говорю:
- Не
нравятся, голосуйте против всех.
- И
проголосую! – с вызовом говорит она, - я уже давно голосую против!
К остановке
подъезжает трамвай. Не мой номер. А троллейбус все еще далеко.
В этот момент
на остановке появляется мужчина. У него лицо, как у поросенка. Толстое,
бесформенное и багровое. Маленькие глазки. Нос – пупырышек. Мне ясно; он только
что получил удар в лицо. Сильное внутреннее кровоизлияние. Наверное, у него
сломан нос, или кости черепа. Следов удара нет. Не видно, чтобы его били
кастетом, или чем-то железным. Тогда была бы кровь. Он качается, как пьяный. С
таким лицом закачаешься. Наверное, он плохо понимает, что вокруг происходит.
Может, он ударился об машину? Или, она на него налетела?
Они сейчас
несутся, как ненормальные. Даже на красный свет едут, если пешеходов не видят.
А долго ли не заметить пешехода.
Недавно так
погибла моя старая знакомая. Лингвист – доктор наук. Знала пять языков. На нее,
когда она шла на зеленый свет, налетел мерседес с
молодыми подонками, искалечил так, что пришлось хоронить в закрытом гробу, и
мгновенно умчался. Даже не притормозил. В молодости она была очень хороша собой.
Интеллект, помноженный на красоту. Или красота, помноженная на интеллект. И
вот, тело, на которое я когда-то с восхищением смотрел, было искалечено
молодыми скотами, которые, наверное, даже школы не закончили. Очевидцы
говорили, что в машине была молодежь. И никаких концов.
С этим
мужчиной, наверное, произошло что-то подобное. За всю жизнь я видел три лица с
таким внутренним кровоизлиянием. Два человека из этих трех умерли через день.
Возможно, и этому мужчине недолго осталось. Неизвестно, что у него с черепом.
Но сейчас он стоит и держится за ограждение остановки. Надо вызвать скорую
помощь. У половины людей на остановке есть мобильники. Некоторые разговаривают
по ним. Но о скорой для мужчины никто не думает.
У меня мобильника
нет. Это роскошь. Жена купила мобильник дочке, после того, как та сказала, что
у остальных девочек в классе он есть. Дочка учится в пятом классе.
Трамвай
открыл двери. Мужчина старается зайти внутрь. Понимает, что надо добраться
домой. Это последний шанс. Там вызовут врача. Вагоновожатая его заметила. Что
она подумала? Может, пьяный? Может, уголовник? А может, он умрет в трамвае, и она
будет стоять и ждать скорую? Нарушит график движения? Встанут остальные
трамваи? Ее оштрафуют, или выгонят с работы? Она кричит в громкоговоритель:
- Гражданин,
выйдите из трамвая!
Мой
троллейбус приближается. Иду на остановку. Женщина, которая ругала Маркову и
Матвиенко, идет со мной. Очевидно, ей тоже нужен этот троллейбус. Дальнейшее
развитие ситуации наблюдаем издалека.
Вижу, что
мужчина не выходит. Возможно, он плохо понимает, что от него хотят. Слышу, как
вагоновожатая кричит, что, если он не выйдет, трамвай дальше не пойдет. До меня
доносится гул возмущенных голосов. Две сознательные дамочки что-то кричат мужчине
в лицо. Он подошел к дверям, но не вышел из трамвая, а сел на ступеньку. Хочет
показать, что не выйдет. Какие мысли, если он способен в таком состоянии
мыслить, крутятся у него в мозгу? Наверное, ему хочется жить? Сказать, чтоб
вызвали скорую, он не может, а люди этого не понимают. По-моему, он вообще
ничего не может сказать. За то время, что я был на остановке, он не сказал ни
слова.
Бедняга
совершил ошибку, сев на ступеньку. Теперь на него орут и те, кто стоит на
остановке. Гул возмущенных голосов достиг критической отметки. Количество переходит
в качество. Кажется, его легонько подталкивают. Помогают выйти. Он вышел, но
стоять не может. Эпопея с трамваем отняла последние силы. Ложится на асфальт у
ограждения. Двери закрываются. Трамвай поехал.
Женщина,
которая ругала Маркову и Матвиенко, стоит рядом со мной, и тоже все видит.
- Вот из-за
таких забулдыг, - говорит она, - и другие страдают. Он попадет под машину, а
потом порядочного человека в суд тащат.
Я думаю, что
и Маркова, и Матвиенко, окажись они здесь, наверное, вызвали бы мужчине скорую.
Все-таки, не выдерживаю.
- Что вы за
бред несете! Посмотрите, что у него с лицом. Ему надо срочно в больницу. И ни
один скот, ни в трамвае, ни на остановке, об этом не даже не заикнулся. Что за
уроды! И еще ругают Маркову с Матвиенко. Ими только Сталину руководить! Недаром
они его так любят.
Женщина
молчит. Видно, такой ход мыслей для нее необычен.
- А может, вы
и правы? – неуверенно говорит она через минуту.
Дома
рассказываю по телефону увиденное знакомому.
- Ты ничуть
не лучше их! – визжит он в трубку. – Стоял рядом и ничего не сделал.
Вот те раз!
Говорить, что я инвалид, что у меня болят ноги, и я еле стоял, что не было
мобильника, что подходил транспорт, который я ждал полчаса, а опаздывать
нельзя, не хотелось. Он все знает. Понял; больше звонить ему не буду.