13. 12. 1953.

И. Тартак¹

БУНИН В ПОТОМСТВЕ

 

 

И для изгнанника вселенной

Уже потомство настает.

Пушкин.

 

 

 

Еще вчера Бунин был нашим современником: его произведения волновали и радовали нас (кое-кого сердили), но он был сегодняшним и прекрасным днем нашей литературы. Теперь он ушел в вечность и вместе с Тютчевым, Фетом и Чеховым стал историей русской литературы. Для тех из нас, кто вырос на его стихах и рассказах, он останется дорог до конца наших дней. От Лермонтова и Некрасова мы в отрочестве непосредственно переходили к «Осенней поэме» Бунина - и на всю жизнь стали «бунинистами». Но чем будет Бунин для потомства, для молодого читателя в России через 40-50 лет?

Передо мной старая фотография. На ней изображен молодой Л. Н. Толстой в офицерском мундире вместе со старшими и более его тогда знаменитыми писателями: Гончаров, Тургенев, Григорович, Дружинин, Островский. Где теперь Григорович и Дружинин? Кто их теперь читает - да и кто читал даже из старших наших современников, - разве несколько отрывков в школьных хрестоматиях? Прижизненная слава писателя не дает уверенности в том, что он и в потомстве найдет себе преданного и верного читателя. Современник и друг Пушкина, Марлинский-Бестужев был долго славен и знаменит не менее самого Пушкина. Кто теперь читает Марлинского? Кто помнит два или три названия его произведений?

Да и в самой славе Бунина за последние тридцать лет есть элемент иронии. Писатель с мировой славой мало известен на родине, в Советской России. Какой советский гражданин в здравом уме осмелится попросить в тульской или рязанской библиотеке произведения Бунина (или другого зарубежного «антисоветчика») последних тридцати лет?

Бунина в России читают, тайком, как запретную литературу, - как мы до 1905 г. читали Герцена или Бакунина. Сведущие люди из ди-пи¹ говорят, что его иногда читают студенты литературных институтов с разрешения красных профессоров для рефератов или курсовых работ разносительного характера, - или же из под полы.

Если кто в этом сомневается, пусть почитает, что пишут о Бунине в трех советских энциклопедиях. В более старой Большой Советской Энциклопедии, в 8 томе говорится: «в годы революции он выявляет свое классовое лицо, и публицистика Бунина дышит злобой «крепостника». А в новой Советской Энциклопедии, в 6 томе сказано: «Великую октябрьскую революцию Бунин встретил враждебно. В 1919 г. он, как космополит и изменник, прославлял интервенцию». В Малой Советской Энциклопедии в 1-ом томе изображено: «После октябрьской революции Бунин эмигрирует, злобно и яростно нападает на Советскую Россию».

Но показательнее всего конечно то, что в советской литературной Энциклопедии о Бунине ничего не говорится: даже ругательной о нем статейки нет.

Советский читатель отлично понимает такие намеки - сидит смирно: кой-кто читает «старого» Бунина исподтишка.

Это не значит, что в советской России не перепечатывают Бунина. В советской школьной хрестоматии Родная Литература, книга для 5 класса, издание Учпедгиза, 1941 года, на стр. 71-ой напечатан отрывок из поэмы американского поэта Лонгфелло - «Песнь о Гайавате» в переводе Бунина. Лонгфелло указан, а Бунина забыли, хотя в других переводах указаны русские переводчики. Советский читатель и такие намеки понимает. Таким образом Бунин на родине лишен читателя, кроме немногих подпольных, или красно-дворянских.

Но и в зарубежной славе Бунина не без иронии. Мировая его известность, как мастера прозаической повести и рассказа, и условия эмигрантской жизни, где не до стихов, привели к тому, что и зарубежный русский читатель почти забыл Бунина как поэта. Многие хорошие читатели знают только 2-3 не лучших стихотворения Бунина из старых «чтецов-декламаторов» - и с недоверием слушают, когда им говорят, что Бунин равен Баратынскому и Тютчеву и вероятно значительней и глубже Блока, у которого немало литературщины.

***

И все же всякий «бунинист» твердо уверен, что слава Бунина в потомстве не только не потускнеет, но еще ярче воссияет, ибо признают и оценят его не только как автора восхитительных повестей и рассказов: «Господина из Сан-Франциско», «Митиной любви», «Иды» и «Солнечного удара», изумительных по своей зоркости и неумолимой точности словесного штриха, - но будет заново открыт и признан Бунин поэт, несравненный певец простой, скромной русской природы и простого русского человека - и музыкант-чародей вещего русского слова. И может быть - потомство поставит Бунина-поэта даже выше его совершенной прозы. И здесь - из его современников у него только два или три соперника: Есенин, Пастернак - и возможно - Ходасевич².

Вероятно потускнеет и забудется кое-что из его более ранней прозы: я никогда не увлекался ни его «Антоновскими яблоками» ни весьма спорными - «Суходолом» и «Деревней». Первое - скорее этнографический очерк в английском вкусе (Эссей), без фабулы и «без человека»: это этюд, «проба кисти» будущего большого мастера-живописца. «Суходол» и «Деревня» спорны не только потому, что Бунин изобразил в них крестьянский быт средней России как царство серости, мрачной дикости нравов и беспросветного невежества. Уж чего мрачней картин крестьянского быта в произведениях учителей Бунина, в толстовской «Власти тьмы» и чеховских «Мужиках». Но там есть и «другая сторона», есть просветы, есть добрые и умные наряду с дикими и темными. У Бунина этих просветов не видно, и оттого картина односторонняя и - под конец - однообразная³.

Но эти повести и рассказы того времени (около 1910 г.) есть фаза в развитии Бунина-художника: он боролся в самом себе с народнической идеализацией крестьянства, которой и он отдал дань в более ранних произведениях⁴. По природе своего таланта Бунин не был писателем с социально-политической нотой. Эта нота шиллеровская, толстовская: им дорог и человек и «коллектив». Бунин скорее от Гете (которого он воспел), - ему, как художнику человек дороже человечества, русский дороже России. Тема Бунина: живой человек с его страстями плоти, с его жаждой наслажденья и красоты (пусть ценой греха и преступленья), - с его борьбой механизированной и вульгарной нашей цивилизацией - и гибелью в этой борьбе. Это тема «Господина из Сан-Франциско» и греховных «Темных аллей». Чтобы найти свое художественное я, Бунин должен был написать «Деревню» и «Суходол».

***

С «Господина из Сан-Франциско» (1914 г.) начинается ряд прозаических шедевров Бунина, создавших ему мировое имя.

Бунин превосходный прозаик, потому что он прежде всего прекрасный поэт. За его кованой прозой чувствуется творец «Осенней поэмы» и «Миньоны», искушенный в борьбе с «мукой слова», - как в лукаво-лаконической прозе Пушкина чувствуется изворотливый стих «Евгения Онегина» и тяжело-звонкие ритмы «Медного всадника». И он достиг своего поэтического совершенства за 10-12 лет до «Господина из Сан-Франциско». Уже к 1900 г. видно было, что появился поэт, который в певческом выражении природы был равен таким классикам, как Кольцов и Тютчев. С годами Бунин стал изощренней и строже. Его стих не менее живописен, но еще более одухотворен. Кажется, это и есть поэтическая формула Бунина: одухотворенная живописность.

***

Две революции, мировая война углубили поэтическое творчество Бунина. Его стихи изгнания - «У зверя есть нора, у птицы есть гнездо»... - волнуют какой-то всевременной грустью. Сын духа, поэт, художник - вечный изгнанник.

Как у всякого большого поэта и писателя, в славе и влиянии Бунина будут в грядущем приливы и отливы. Но тот, чей властный стих пленял взыскательного читателя в течение полустолетия, не будет забыт потомством.

Его «России сердце не забудет».

 

¹ Тартак Илья Львович (Tartak Elias L; 1889; Новая Одесса – 15.6.1981; Нью-Йорк) – педагог, критик, учился в гимназии в Вознесенске, в 1916–1917 гг. читал первые курсы по русскому языку в университете Макгил в Монреале (Канада), где окончил университет в 1918 г. С 1926 г. постоянный сотрудник и литературный критик «Нового русского слова», в 1946-1976 гг. преподаватель Новой школы социальных исследований (New School of Social Research; теперь New School University) в Нью-Йорке. Также преподавал русский язык и литературу в Колледже города Нью-Йорка (CCNY), в Корнельском университете. Переписывался с И.А. и В.Н. Бунинами (РАЛ. MS 1066/5397-5399; MS 1067/7081). Подробнее о нем см. некролог: New York Times. 1981. June 17. P. В5. (Сведения предоставлены Олегом Коростелевым).