Борис Липин

EЩЁ ОДИН В3ГЛЯД НА СТАЛИНИЗМ

(Так я думал 23 года назад. Сейчас я думаю, что сталинизм, марксизм, ленинизм и прочие кретинизмы – это все, на что оказалась способна загадочная славянская душа после того, как отменили крепостное право, и уехали немцы- управляющие поместьями, которые высылали деньги дворянам, чтобы те могли пропивать их и проигрывать в карты.)

                        

 

 

«... И пусть мне не «поют» о народе. Не «поют» о крестьянстве. Я знаю, что это такое, Пусть аферисты и дельцы не поют, что интеллигенция перед кем-то виновата.

Интеллигенция ни перед кем не виновата, Дело обстоит как раз наоборот. Народ, если такое понятие существует, в неоплатном долгу перед своей интеллигенцией...»

В. Т. Шаламов. «Четвёртая Вологда».

 

«...Нынче В.В.В. - он в длинных, сапогах, в поддёвке на меху, - всё ещё играет в «земсгусара», - понёс то, что уже совершенно осточертело читать и слушать: - Россию погубила косная, своекорыстная власть, не считавшаяся с народными желаниями, надеждами, чаяниями... Революция, в силу этого, была неизбежна...

Я ответил:

- Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на всё, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю, - пусть она неизбежна, прекрасна, всё, что угодно. Но не врите на народ - ему ваши ответственные министерства, замены Шегловитых Малентовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как прошлогодний снег, и он это доказал твёрдо и жестоко, сбросивши к чёрту и временное правительство, и учредительное собрание, и «всё, за что гибли поколения лучших русских людей», как вы выражаетесь, и ваше «до победного конца»...»

И. А. Бунин» «Окаянные дни».

 

За желанье свободы народу

Потеряем, мы сами свободу,

За святое стремленье к добру –

Нам в тюрьме отведут конуру,

Н. А. Некрасов Полн. собр. И писем». Ленинград,

1982, том 3, стр. 228.

 

«...И наконец, последние мои черты в погубленных пьесах «Дни Турбиных», «Бег» и в романе "Белая Гвардия": упорное изображение русской интеллигенции, как лучшего слоя в нашей стране...»

М. А. Булгаков. Письмо правительству СССР.

 

«Да, наш народ спит... Но мне сдаётся, если что его разбудит - это будет не то, что мы думаем».

И. С. Тургенев. «Новь». 1876г.

 

«Идеологически я отношусь отрицательно к советской власти. Эта власть, запятнавшая себя жестокостью и бесчеловечьем, вся в крови, она держит народ в страшных тисках. Но в данную минуту это единственная власть, выполняющая хоть какую-то защиту России от грозящих ей опасностей. Внезапное падение советской власти, без существования организованной силы, которая способна была бы придти к власти не для контрреволюции, а для творческого развития, исходящего из социальных результатов революции, представляло бы даже опасность для России и грозило бы анархией».

Н. А. Бердяев. «Истоки и смысл русского

коммунизма».

 

«Я чувствовал с первых дней войны, что и Россия и вся Европа вступают в великую неизвестность, в новое историческое измерение. Но я верил и надеялся, что в решении исторических судеб человечества Великой России предстоит активная и творческая роль. Я знал, что в русском народе и в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было допустить, что действие этих начал так далеко зайдёт. Вина лежит не на одних крайних революционно-социалистических течениях. Эти течения лишь закончили разложение русской армии и русского государства во время страшной мировой войны. Но начали это разложение более умеренные либеральные течения. Все мы к этому приложили руку. Нельзя было расшатывать основы государства во время страшной войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что власть изменяет ему и предаёт его. Это было безумие, подрывавшее возможность вести войну».

Н. А. Бердяев. «Судьба России». Сборник статей.

Москва. 1918 г.

 

«Бедная Россия. Незачем скрывать - есть в ней какой-то подлый слой. Вот те, страшные, наполняющие сегодня театры битком. Да, битком сидят на "Маскараде" в Имп. театре, пришли, ведь отовсюду пешком (иных сообщений нет), любуются Юрьевым и постановкой Мейерхольда, - «один просцениум стоил восемнадцать тысяч». А вдоль Невского стрекочут пулеметы. В это же самое время: (знаю от очевидца) шальная пуля застигла студента, покупавшего билет у барышника. Историческая картина!

З. Н. Гиппиус. «Петербургские дневники».

26 февраля 1917 г.

 

В июньском номере «Московских новостей» (№24, 1988) были опубликованы две сравнительно небольшие (чуть больше половины страницы - каждая) статьи математика И.Р.Шафаревича и историка, Р.А. Медведева, под общим названием «Сталин и сталинизм: две точки зрения».

Кто читал их, наверное, прочёл с интересом. В обеих статьях в концентрированном виде излагаются две глобальные концепции сталинизма, существующие в нашем обществе.

Существует ещё третья концепция, которая, к счастью» в последнее время начинает быстро терять своих сторонников. Если излагать коротко, суть ее состоит в том, что всё, что он (Сталин) делал, было правильно. Было огромное количество врагов (внешних и внутренних), и возможные ошибки (друга принимали за врага) в связи с этим. Был ещё матёрый враг советской власти - Берия, который втёрся к нему в доверие, и, пользуясь этим доверием, сумел погубить много советских людей. Я думаю, что обсуждать эту концепцию всерьёз нет смысла, хотя о причинах поговорить где-нибудь в дальнейшем следует. Враг, конечно, был, но и «друг» оказался хорош.

Имеет смысл поговорить о концепциях изложенных Р.А.Медведевым и И.Р.Шафаревичем. Мне они представляются глубоко неверными. Каждой присуща странная близорукость. Иногда создается впечатление, что намеренная. Возможно, близорукость авторов связана с подсознательной боязнью более глубокого вывода, Допустим, он не очень лестен для нас. В статье И.Р.Шафаревича это написано чёрным по белому: «...От старых слышишь: неужели мы воевали и приносили непредставимые жертвы под водительством злобного врага своего народа? От молодых: так значит, мы - народ рабов, если терпели, пока лились эти реки крови? ...Не удивительно, что подобная картина отталкивает как раз тех, кому этот народ особенно близок...».

Что порочно в этих словах? Заранее запрограммированный контекст. А как же быть с восклицанием И. А. Бунина в его «Окаянных днях»: «Россия! Кто смеет учить меня любви к ней?»... «Как забыть, как это простить русскому народу?». Оказывается, эти восклицания можно совместить. Смею думать, любовь Бунина не меньше любви Шафаревича.

Лично мне привлекательной представляется мысль высказанная П.Я.Чаадаевым в «Апологии сумасшедшего». «...Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит её; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы, прежде всего, обязаны родине истиной...» Давайте руководствоваться этой мыслью. Давайте откроем глаза. Пора. Слишком большие исторические катаклизмы претерпела в этом веке наша страна. И слишком большие человеческие жертвы, абсолютно бессмысленные, она при этом понесла. Случайно всё это быть не могло. Необходима правильная историческая концепция. Необходимо поставить диагноз болезни. Если мы будем его иметь, это поможет избежать кровавых рецидивов в будущем. Я согласен с Шафаревичем, который говорит, что «нужно ещё и осмысление всей этой трагедии». Правда, мы с ним расходимся в осмыслении. Но об этом позже. Многие сейчас конечно скажут, что рецидивы невозможны. Пока правильный диагноз не поставлен, возможно все. Конечно, внешне все выглядит благополучно, Но если бы в тысяча девятьсот десятом году какому-нибудь мыслящему представителю России сказать, что не пройдёт и десяти лет, как она начнёт умываться кровью своих граждан, он бы наверное тоже не поверил. Правда, наиболее мыслящие представители России (авторы «Bex», за что были обозваны ренегатами) гипотетически подобное развитие событий представляли, Мы об этом, опять же, позже поговорим. А если бы Ленину в тысяча девятьсот двадцатом году сказать, что пройдёт совсем немного времени, и его соратники по партии начнут уничтожать друг друга, пока абсолютно безнравственный бандит не усядется на вершине из поверженных трупов?

Если задуматься, мы имеем странное явление. Для чего была сделана Октябрьская Революция? Если следовать прежним концепциям, - чтобы скинуть «вековое рабство». Так нас учили десятилетия. Но, согласитесь, если это «вековое рабство» и было, странным выглядит факт, что народ, это «вековое рабство» скинувший, практически безропотно одел хомут сталинского режима, молясь на этого изверга, как ни на царя ни на Христа не молился, а после, что ещё ужаснее, потому что тут все: и «образованщина» и народ, понимали, что это хомут, два десятилетия протащил хомут брежневского словоблудия и холуяжа. Если народ хотел свободы, и бился за неё, всё его последующее поведение выглядит очень странно.

Ещё более странно следующее. Несмотря на лавиной повалившую информацию о сталинских репрессиях, опросы общественного мнения, которые периодически проводятся, показывают, что какая-то часть продолжает высказываться за Сталина, Это не те, кто имел при нем льготы, или сам осуществлял репрессии. Тех существенно меньше. Они уже или умерли, или находятся при последнем издыхании, Причём, если проанализировать состав людей выступающих за Сталина, в основном это окажутся простые люди (рабочие, крестьяне), то есть те, кто скидывал «вековое рабство».

Сейчас появилась новая тенденция, которая, собственно, и заставила меня взяться за перо. Мы вступили в некое неустойчивое состояние, которое надо суметь пройти». В чём это неустойчивое состояние выражается? Если посмотреть на нашу историю, мы развиваемся очень странно. Нас всё время кидает из одной противоположности в другую. При этом мы всегда зачёркиваем опыт предыдущего развития. В начале восемнадцатого века мы отмахнулись от допетровской Руси. В тысяча девятьсот семнадцатом году отмахнулись от культурного и экономического потенциала царской России (если б не отмахивались, его бы так однообразно ожесточенно не уничтожали) а сейчас готовы отмахнуться от того, что произошло с нами за эти семьдесят лет. Причем, с каждым новым поворотом на очередном историческом ухабе от всё более короткого отрезка истории мы отказываемся, и все более «Иванами не помнящими родства» становимся. «... Мы живём одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя...» (это Чаадаев в первом философическом письме). Прямо про нас. Один мой знакомый, приехавший недавно из «глубинки», с восторгом рассказывал: «Слушай, ну народ зол на руководство. Гнать их всех, говорят, надо». Я могу понять его восторг» Его судьба, и судьба всех его родственников была изуродована тем, что сейчас называют "культом личности". Но давайте задумаемся над парадоксом. Когда умер Сталин, вся страна, как один человек, плакала ("все стоим, ревмя ревём, и вохровцы и зэки"), а сейчас, когда нынешнее руководство партии взялось рассказывать народу правду о нём, народ ругает это руководство на всех углах, и недоволен тем, что происходит. Не сомневаюсь достоверности рассказа Жигулина в «Черных камнях»", что они радовались сообщению о смерти Сталина, но даже академик А. Д. Сахаров недавно рассказал, что он в тот день записал в дневник какие-то трагические слова. Я их потом стыдился, добавил академик, но факт есть факт. Я совсем не собираюсь идеализировать наше партийное руководство (больше того, я просто с ужасом на него смотрю), но давайте не идеализировать себя. Для меня, да и не только для меня, совершенно непонятен этот феномен нравственного оздоровления общества, идущий сверху. Сколько я в период, который мы сейчас называем «периодом застоя», ни смотрел вокруг себя, я не видел никаких признаков и попыток нравственного оздоровления. Наоборот, все с почти видимым удовольствием погружались в липкую трясину. Всё замирало. Конечно, были отдельные личности, такие, как академик Сахаров и писатель Солженицын, но они и были видны так сильно, потому что их было мало. Были еще русские мальчики с горящими глазами, которые в семидесятые года были в ссылках, тюрьмах и психушках, а сейчас создают «Демократические Союзы» и «Народные фронты». Я с уважением отношусь к ним, но они как бы вне общества. Это или операторы газовых котельных, или дворники, или вольные художники, или просто нигде да работающие люди. Правда, говорят, что в Прибалтике это не так. А общество, - те» кто создают общественный продукт, или влияют на его распределение и создание, с удовольствием погружались в спячку, По образному выражению Ю. Н. Афанасьева, мы стали напоминать «беспробудный монолит». И вдруг сверху свежий ветер, И слова про «демократизацию». Готовы ли мы к ней? Дело не в том, чтобы сохранить толстомордых барбосов периода застоя, и методы, которыми они руководили страной, а в том, чтобы понять, откуда и почему они возникли. Так же как и в том, чтобы понять, откуда возникли сталинские «простяги душители». Необходимо понять, что с нами произошло. Необходима правильная историческая концепция. Только тогда можно вычёркивать мрачные страницы нашего недавнего прошлого, предварительно закрепив их в памяти, и сделав всё, чтобы они больше не повторились.

Чем мне не понравились рассуждения Р. А. Медведева в «Московских новостях»? Прежде всего, почти полным отсутствием диалектики. Всё это выглядит примерно так: «...Гражданская война, «белый террор», ...если Ленин смотрел на ограничения, диктовавшиеся ситуацией, как временные... то Сталин узрел в психологии ... свой шанс... с выдвижением Сталина на первые роли партийная дисциплина становилась всё более жесткой... Сталин осуществил в партии и стране узурпацию власти... Сталин сам сеял рознь в партийных рядах... Сталин разложил и подчинил... Можно бы сказать еще немало об истоках сталинизма...». А ведь по существу Р. А. Медведев ничего не говорит об истоках сталинизма. Только слышишь: «Сталин осуществил, Сталин разложил». Схема удручает своим примитивизмом. Был Ленин с группой соратников, боровшийся за счастье народа, И, вдруг, один из соратников начинает вести себя «плохо». Надо начать с того, что, «как сейчас выясняется», «плохо» он себя вел давно. Почему Ленину, чтобы заметить грубость Сталина, нужно было, чтобы последний поругался с Крупской. Почему он не разглядел этой грубости после убитых военспецов в Царицыне, или после массовых расстрелов невинных людей, которые Сталин осуществил в Петрограде вместе с Зиновьевым, Вот К. И. Чуковский пишет в своём дневнике: «До чего омерзителен Зиновьев». Коротко и ясно. Похожую характеристику Зиновьеву даёт в своих мемуарах, рисовавший его, Ю. П. Анненков. А ведь это ближайший соратник Ленина. Они с ним даже в Разливе вместе были. Или Зиновьев вёл себя с Лениным так, а с Чуковским иначе? А другой ленинский соратник - Пятаков? В одном из "Огоньков" (№30, 1988) приводится страшный рассказ Вересаева о кровавой бойне, устроенной Пятаковым в Крыму. И что после этого Пятаков? Попал в завещание Ленина, где про него сказано, как про человека «несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей", но слишком увлекающегося администраторством». И оставался таким вплоть до своего процесса в тридцать седьмом году» А незадолго до него присоединился к тем, кто требовал смертной казни для Зиновьева и Каменева. Кто мне объяснит, где тот туннельный переход, по которому выжившие соратники Ильича вдруг превратились в безропотных сталинских холуев и прямых пособников его преступлений? А если этого туннельного перехода не было, и они всегда были такими, то как умершие соратники (Свердлов, Фрунзе, Дзержинский) с ними работали? Очевидно, всё это сказки: про «горячее сердце», «холодную голову» и « чистые руки». И надо, если хотеть добраться до истины, перестать их слушать, а начать мыслить более реально. Возвращаясь к рассуждениям Медведева должен заметить» что несколько однобоко в его рассуждениях выглядит упоминание о «белом терроре». Я о нем впервые слышу, но, если уж ему так хочется говорить о терроре, почему он не говорит о «красном». Хочу поделиться с читателем рассказом очевидца. Недавно у меня в гостях была пожилая женщина. Не смотря на солидный возраст, (84 года) она сохранила ясную память. Осенью 1918 года училась в гимназии в маленьком городке. Как она рассказывает, весь городок был увешан плакатами: «За каждую капли крови нашего вождя полетят сотни голов». И головы летели. Каждый день, приходя в гимназию, она узнавала, что та или иная ее соученица лишилась родителей.

- Почему? - спросил я.

- Красный террор, - ответила старушка,

Как она рассказывала,  «террор» городе осуществляли два великовозрастных лоботряса, выгнанных из гимназии, которые ходили вечно пьяные, и сами через пару лет были расстреляны».

Напрашиваются два сопоставления. Когда был убит Александр II, было казнено несколько человек - непосредственных участников покушения. Причём, Лев Толстой и Владимир Соловьёв обратились к правительству с призывом помиловать осужденных, а после покушения на Ленина, в которого стреляла женщина, было казнено несколько тысяч совершенно невинных, не имеющих никакого отношения ни к контрреволюции ни к межпартийной борьбе людей: врачей, учителей, бывших царских офицеров и просто дворян.

Истоки сталинизма в противоестественности морали людей, которые считали, что добро (в их понимании) может придти через зло. Именно потому, что это было сообщество людей с противоестественной или попросту говоря низкой моралью, к руководству ими пробился абсолютно аморальный тип – Сталин. Дело не в «централизации и строгой дисциплине, которой так гордилась партия большевиков», о чем пишет Р. А. Медведев, а в том, что эти люди потеряли «непосредственное различие между добром и злом», потеряли «непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость». (Н. А. Бердяев. «Истоки и смысл русского коммунизма") Их "исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе" (там же). Примерно то же написал в своих дневниках Бунин» «...Маруся прошлым летом жила у нас на даче кухаркой, и целый месяц скрывала в кухне и кормила моим хлебом большевика, своего любовника, и я знал это, знал. Вот какова моя кровожадность, и в этом всё дело: быть такими же, как они, мы не можем, А раз не можем, конец нам!...» (И. А. Бунин, Собрание сочинений, Москва»  "Художественная литература", 1988г., том шестой, стр.416). Цель моих рассуждений состоит не в том, чтобы обвинить большевиков периода революции и гражданской войны в безнравственности и жестокости, а в том, чтобы помочь читателю понять, что они именно потому и победили, что мораль их и концепции оказались соответствующими духовному и моральному уровню развитии народа того времени. Слова А.С. Пушкина о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном» имеют большее отношение к тому, что тогда происходило, чем нам кажется.

Тут следует коснуться рассуждений оппонента Медведева - математика Шафаревича. Надо сказать, что при всём том, что в рассуждениях Шафаревича ясно видна попытка применить диалектику, сама диалектика ещё менее привлекательна. С удивлением я прочёл у Шафаревича, что, по его мнению, «наиболее глубокой» попыткой понять сталинизм представляется ему статья В. Кожинова «Правда и истина» («Наш современник», №4, ,1988). Правда, Шафаревич при этом говорит, что он смотрит на «нашу страну» «за последнее время». Охотно верю, что в «нашей стране» «за последнее время» Шафаревич ничего не увидел, но если учесть, что и мировая и русская: и литература и философия («Бесы», «Вехи», Достоевский, Бердяев, Струве, Гершензон, Кестлер, Оруэлл и другие), как задолго до появления сталинизма это явление предвидели (может называли по другому), так и само это явление исследовали много десятков лет назад, употребление Шафаревичем термина «наиболее глубокая» по отношению к статье Кожинова представляется мне странным.

Основная цель статьи Кожинова - доказать, что сталинизм и связанные с ним отрицательные явления являются чуждыми России, и привнесены в нее некой таинственной «всемирной силой». Существуют и более мелкие цели - доказать неверность того или другого тезиса романа А.Рыбакова «Дети Арбата».

Давайте послушаем самого Кожинова. «...Культ Сталина - это вовсе не результат интриг его самого и каких-то сомнительных подручных; это было в прямом смысле всемирное явление, которое осуществлялось повсюду" от Мадрида до Шанхая ... Идея культа, овладев, как говорится, массами, стала могущественнейшей материальной силой. И по настоящему действовала в истории именно эта сила, а не отдельный человек, многообразные "комплексы" которого так увлечённо описывает А. Рыбаков...» Чтобы убедить читателя Кожинов цитирует Энгельса: «Что Наполеон, именно этот корсиканец, был тем военным диктатором, который стал необходим французской республике, истощённой войной, - это было случайностью. Но если бы Наполеона не было, то роль его выполнил бы другой». А далее Кожинов делает интересный вывод: «...Все это целиком относится к явлению Сталина ... изображая создание сталинского культа, как некий результат интриг и козней самого Сталина и его своекорыстных подручных, А.Рыбаков, по сути дела, отказывается от того представления о  ходе истории, которое было прочно утверждено уже столетие назад... Если бы мощная всемирная сила не сделала Сталина человекобогом, никакие его закулисные интриги не смогли бы, допустим, создать ситуацию 1937 года».

У Кожинова не в порядке с логикой» Или он Энгельса читает поверхностно. Для чего тогда его цитировать? Значит, если бы Наполеон не интриговал, не командовал войсками, не расстреливал, то есть не был бы тем Наполеоном, которым он вошёл в историю, вместо него был бы кто-нибудь другой, а Сталин, сколько ни интригуй, расстреливай и дерись за власть, не был бы Сталиным, если бы некая таинственная «всемирная сила не сделала его человекобогом». Полное отсутствие логики. Разве только дело обстоит так, что представители этой «всемирной силы» собрались где-то в тайной комнате, и, просмотрев анкеты и фотокарточки, утвердили кандидатуру Сталина, да ещё представили к нему своего представителя (допустим, Кагановича). Тогда, действительно, не отвертеться. Почему-то Каганович очень полюбился определённой части критиков нашего прошлого. Тем, кто хочет представить происшедшее с нами, как результат чьих-то зловредных махинаций.

Хочу процитировать кусочек из дневников Бунина. Написано задолго до начала действия таинственной «всемирной силы», изобретённой В. Кожиновым.

«...1905 год. 22 октября. ...В городе говорят, что на слободке Романовне «почти не осталось жидов!»

Эдвардс говорил, что убито тысяч десять.

Поезда всё ещё не ходят. Уеду с первым отходящим.

Сумерки. Была сестра милосердия, рассказывала, что на слободке Романовне детей убивали головами об стену; солдаты и казаки бездействовали, только изредка стреляли в воздух. В городе говорят, что градоначальник запретил принимать депешу в Петербург о том, что происходит. Это подтверждает и Андреевский (городской голова).

Уточкин, - знаменитый спортсмен, - при смерти; увидал на Николаевском бульваре, как босяки били какого-то старика-еврея, кинулся вырывать его у них из рук ... «Вдруг точно ветерком пахнуло в живот». Это его собственное выражение. Подкололи его «под самое сердце».

Вечер. Кухарка Куровских ахает, жалеет евреев, говорит: «Теперь уже все их жалеют. Я сама видела - привезли их целые две платформы,  положили в степу - от несчастные, господи! Трусятся, позамёрзли,, Их сами казаки провожали, везли у приют, кормили хлебом, очень жалели...». Русь! Русь!» (И.А.Бунин, Собрание сочинений, Москва, "Художественная литература", 1988г., том шестой, стр.327).

Почему Бунин, не считал нужным искать чужого дядю («всемирную силу») для объяснения жестокости, а Кожинов в статье так понравившейся Шафаревичу ищет? Основная идея статьи Кожинова состоит в том, что поскольку б России до семнадцатого года казнили по политическим мотивам мало (по его подсчётам), а после семнадцатого года много, то сталинизм и репрессии, связанные с ним, чужды России. Добавлю от себя, что очень много в статье Кожинова еврейских фамилий. Опять «жиды виноваты».

Рассуждения Кожинова и подсчёты им числа казненных в царское время вызвали бурю протестов в журналах. Его упрекали в том, что он забыл тех-то или тогда-то казненных при царе, пропущенных сквозь строй и забитых до смерти палками (известно, что при Николае I казнили мало, зато папками били много и охотно) и погибших при той или другой колонизации Кавказа или Средней Азии. И, тем не менее, при всей верности фактов или доводов, которые сообщают спорящие с Кожиновым, они вместе с водой «выплескивают ребенка». А «ребенок» состоит в том, что сколько ни увеличивай числа казненных в царской России, и не пытайся «догнать или перегнать» в этом отношении Европу, но до числа репрессированных после семнадцатого года никак не догонишь» Противопоставлять надо не Россию с остальным миром, как это делает Кожинов, а мораль образованной части общества до семнадцатого года в большой части смыкавшуюся с государственной, с народной моралью, оказавшейся, увы, весьма низкой. Не чужда была жестокость России.

Трагедия России (только такие слова подходят при обсуждении причин гибели огромного числа ее граждан в XX веке) состояла в поляризованности ее населения, в чуждости друг другу народной массы и сравнительно небольшого культурного слоя. Несчастье культурного слоя состояло в том, что он появлялся, как следствие просто того, что огромная темная масса на него работает. Отсюда комплекс вины перед народом. Отсюда попытки разглядеть в нём более высокую мораль, чем в своём слое. Отсюда, кстати, вечный мотив в русской литературе XIX века - противопоставление народа образованной части общества, причём последняя, ощущая свою от народа оторванность, всё время чувствует его превосходство над собой (подобный мотив практически отсутствует в западной литературе, потому, что культурный слой там появляется по другим причинам).

Отсюда вечные мысли Пьера Безухова о том, что скажет по тому или этому поводу Платон Каратаев» Отсюда неудобство, которое ощущают герои наших литературных произведений начала века, стоит им начать жить хорошо. Отсюда это желание всё пропить и прокутить. Наверное, западный читатель недоумевает, читая в «Дворянском гнезде», как Лаврецкий на вопрос, что он «намерен делать», отвечает – «пахать землю». Нигде б романе не сказано, что Лаврецкий разорился, или обладает талантом ботаника или хлебопашца. Бердяев об этом пишет: «... Только в России и можно встретить эти вечные противоположения "интеллигенции" и "народа", эту идеализацию "народа", доходящую до преклонения перед ним, это искание в "народе" правды и Бога. Народничество всегда было знаком слабости в России культурного слоя, отсутствия в нём здорового сознания своей миссии... Над тёмной бездной народной, необъятной, как океан, ощущал культурный слой всю свою беспомощность и жуткую опасность быть поглотанным этой бездной. И вот культурный слой, переименованный после прихода разночинцев в «интеллигенцию», капитулировал перед народной стихией, начал поклоняться той стихни, которая грозила его проглотить. «Народ» представлялся «интеллигенции» таинственной силой, чуждой и притягивающей. В народе скрыта тайна истинной жизни, в нем есть какая-то особенная правда, в нём есть Бог, который утерян культурным слоем. «Интеллигенция» не чувствовала себя органическим слоем русской жизни, она утеряла цельность оторвалась от корней. Цельность сохранилась в «народе», «народ» живёт органической жизнью, он знает какую-то непосредственную правду жизни. Культурный слой не в силах был признать свою культурную миссию перед народом, своего долга вносить свет в тьму народной стихии, Он сомневался в собственной светоносности, не верил в свою правду, подвергал сомнению безусловную ценность культуры, С таким отношением к культуре, которое проявлялось в нашем культурном слое, нельзя выполнять настоящей культурной миссии. Правда культуры была подвергнута религиозному, нравственному и социальному сомнению. Культура родилась в неправде, она куплена слишком дорогой ценой, она означает разрыв с народной жизнью, нарушение органической цельности» Культура есть вина перед «народом», уход от «народа» и забвение «народа», Это чувство вины преследует русскую интеллигенцию на протяжении всего XIX века и подрывает творческую культурную энергию...»..(Н. А. Бердяев. «Миросозерцание Достоевского», Париж, 1968, стр. 169-170).

Немного с другой стороны: смотрят на эту проблему авторы «Вех», когда говорят, что "Интеллигентская доктрина служения народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач».  На мой взгляд, сама дата написания «Вех» - 1909 год (после первой русской революции), не случайна. Главной причиной написания их было осознание авторами того, что демократическое общество, в котором интеллигенция и народ будут мирно сосуществовать, невозможно. Авторы увидели, что интеллигенция оказалась не способна участвовать в демократических преобразованиях общества, а народ с совершенно непонятной и бессмысленной злобой бросился крушить всё вокруг, и интеллигенцию в частности, Это не было бы странным и противоестественным, если бы пробуждение народа на борьбу не было бы делом рук самой интеллигенции. У нас все время кто-нибудь кого-нибудь будил» Декабристы - Герцена, Герцен ещё кого-то, и так далее. А народ по замечанию Н.А.Бердяева «безмолвствовал и ждал часа, когда он скажет своё слово. Когда этот час настал, то он оказался гонением на интеллигенцию со стороны революции, которую она почти целое столетие готовила"(Н. А. Бердяев, «Русская идея», Париж).

Наиболее радикально высказался в "Вехах" Гершензон:

«... на Западе ИДЕИ социализма играют сейчас решающую роль. Они постепенно превращают механическое столкновение в химический процесс, с одной стороны сплачивая рабочую массу, с другой - медленно разлагая идеологию буржуазии, т. е. одним внушая чувство правоты, у других отнимая это чувство.

Между нами и нашим народом – иная рознь. Мы для него - не грабители, как свой брат, деревенский кулак; мы для него даже не просто чужие,  как турок или француз: он видит наше человеческое и именно русское обличье, но не чувствует в нас человеческой души, и поэтому он ненавидит нас страстно, вероятно с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои. Каковы мы есть» нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной...».

Не хочу комментировать рассуждения Гершензона, но насчет ненависти народа к культурному слою он оказался прав.

В примечаниях ко второму изданию Гершензон сказал по поводу процитированной фразы:

«Эта фраза была радостно подхвачена газетной критикой, как публичное признание в любви к штыкам и тюрьмам. - Я не люблю штыков и никого не призываю благословлять их; напротив, я вижу в них Немезиду. Смысл моей фразы тот, что всем своим прошлым интеллигенция поставлена в неслыханное, ужасное положение: народ, за который она боролась, ненавидит ее, а власть, против которой она боролась, оказывается её защитницей, хочет ли она того или не хочет. «Должны» в моей фразе значит «обречены»: мы собственными руками, сами не сознавая, соткали эту связь между собой и властью, - в этом и заключается ужас.

Похожие мысли о чуждости друг другу интеллигенции и народа есть в романе Пастернака «Доктор Живаго». Надо сказать, что именно с этой стороны - наличия философских мыслей, роман не получил должной оценки. Это странно. Указывает на неспособность мыслить литературных критиков и политологов. Пишут о гениальных стихах к роману. О замечательных картинах природы в нем. О мыслях в романе я не читал. А их в нем множество, и каждая заслуживает исследования. Стоит вспомнить характеристику солдата Памфила Палых.

«...Памфил Палых был здоровенный мужик с чёрными всклокоченными волосами и бородой, и шишковатым лбом, производившим впечатление двойного, вследствие утолщения лобной кости, подобием кольца или медного обруча сжимавшего его виски, Это придавало Памфилу недобрый и зловещий вид человека косящегося и глядящего исподлобья.

В начале революции, когда по примеру девятьсот пятого года опасались» что и на этот раз революция будет кратковременным событием в истории просвещенных верхов, а глубоких низов не коснётся и в них не упрочится, народ всеми силами старались распропагандировать, революционизировать, переполошить, взбаламутить и разъярить.

В эти первые дни люди, как солдат Памфил Палых, без всякой агитации, лютой озверелой ненавистью ненавидевшие интеллигентов, бар и офицерство, казались редкими находками восторженным левым интеллигентам и были в страшной цене. Их бесчеловечность представлялась чудом классовой сознательности, их варварство - образцом пролетарской твердости и революционного инстинкта. Такова была утвердившаяся за Памфилом слава. Он был на лучшем счету у партизанских главарей и партийных вожаков. ...». ("Новый мир", №3, 1988г., стр.133-134).

Сама попытка Кожинова представить появление Сталина и его культа, как действие некой «всемирной силы», и утверждение, что все отвратительные проявления культа, у нас происшедшие, нам оказываются чужды, является следствием того, о чем говорит Бердяев - убеждённости, что в русском народе «есть какая-то особенная правда». Ну, действительно, почему именно нам должно быть что-то чуждо? Да ещё если это у нас произошло.

Сейчас можно сказать, что интеллигенция не восприняла призывы к ней, прозвучавшие в "Вехах", Правда, когда я читал "Дневники обитателей Ясной Поляны", наткнулся на фразу «Все читают "Вехи". Очевидно, читали не «все». Не доросла интеллигенция до их понимания. Говорила о них много, но все против. Не забывайте, что они были написаны, пожалуй, самыми умными людьми России того времени. Ограниченность и тупость власти, ненужная России война, бездарное военное руководство, - всё работало против "Вех". Но главным было всеобщее убеждение, что надо всё менять резко и кардинально. Образованная часть общества считала, что Россия переросла строй, который был до марта семнадцатого года».

Одно утверждение Милюкова, которого можно назвать архитектором февраля, что «слева у нас врагов нет», говорит о многом.

Февральскую революцию делали кто угодно, только не РСДРП. Почти все её лидеры были или за границей, или в Сибири.

По свидетельству воспитателя детей Николая II - англичанина Гибса, получив известие об Октябрьской Революции, Николай II долго сидел расстроенный, уставившись в одну точку. Главная мысль, которая грызла его, была, - стоило для этого отрекаться.

В эмиграции, многие из бывших либеральных «критиков» Николая II признавали, что поддались эмоциям, переборщили в своих нападках. Но это им стало ясно потом, а тогда, перед революцией, по словам кадета В. А. Оболенского, «ощущение, что Россия управляется в лучшем случае сумасшедшими, а в худшем - предателями, было всеобщим».

Общественное сознание и жесткая власть значит очень много. Возьмём для сравнения сорок первый год. Не хочу обсуждать предвоенный нравственный идиотизм. Возьмем военные действия, если их можно назвать «действиями». За половину сорок первого года армия потеряла солдат больше, чем за всю первую мировую войну. При этом немецкие потери были в десять раз меньше советских. Армия, насыщенная техникой, совершенно не умела воевать.

Разве можно сравнить киевский и вязьминский котлы, в каждом из которых немцы брали по несколько сотен тысяч пленных, с ошибками четырнадцатого года. И никто не думает и не говорит, что страна управляется сумасшедшими, или предателями. Об этом и сейчас большинство населения не думает. А чего стоит укладывание в землю, свою и чужую, миллионов русские и нерусских пареньков, чтобы взять тот или иной город к празднованию или годовщине, или, чтобы обогнать американцев. Это желание обогнать американцев нам всегда боком выходило»

Мы не задумываемся и не пытаемся оценить факт, что в результате октябрьского переворота и последовавших за ним событий страна почти полностью лишилась культурного слоя и его возможности влиять на управление страной. Кто уцелел в Гражданскую войну, в двадцатые годы по составленным спискам был выслан за границу, или репрессирован на фальсифицированных процессах о вредительстве. Кто смотрел газеты конца двадцатых - начала тридцатых годов, знает, что в них всё время печатается огромное количество материалов о раскрытом вредительстве и расстреле преступников. Как правило, это бывшие дворяне, Задолго до тридцать седьмого года в стране планомерно и целенаправленно идёт уничтожение культурного слоя.

Неверен сам метод противопоставлять репрессии тридцатых – сороковых годов ранее происходящим, чем сейчас занимаются многие историки и авторы мемуаров. Тогда действительно можно договориться до таинственной «всемирной силы», как Кожинов. Когда одно не вытекает из другого, и связи между событиями не видно, приходится звать на помощь Бога. До сих пор в печати появляются мемуары репрессированных партработников или их жён, которые выглядят примерно так: «...сражались,... учились,... работали,... все решения выполняли,... никогда ничего... ни с кем... и вдруг ночью стук в дверь, и наглая рожа следователя на допросе: «Признавайся!»

У Солженицына много рассуждений, что главное преступление было не в тридцать седьмом году, когда уничтожали коммунистов, а в начале тридцатых, когда уничтожали крестьян. С ним можно поспорить. Во-первых, в тридцать седьмом году беспартийных было уничтожено намного больше, чем коммунистов, а во-вторых, главное преступление было в гражданскую войну, когда крестьяне под руководством (и без) коммунистов уничтожали свой культурный слой.

Диалектика, оказалась такова, что зло, порожденное однажды, под каким бы соусом оно не преподносилось: «грабь награбленное», «классовая борьба», «красный террор», «раскулачивание», - обязательно породит ответное зло. Надо понять для себя, что неосознанно совершающий зло, также, если не более, аморален, чем тот, кто делает это сознательно. Более того, если появляется сообщество людей способных на аморальные поступки, рано или поздно к руководству ими пробьётся абсолютно аморальный тип. Действительно, Энгельс прав, окажись вместо Сталина больший мерзавец, он бы занял его место.

Больше всего меня удивило при чтении стенографического отчёта XYII съезда КПСС, что никто, ни разгромленная, кающаяся оппозиция, ни торжествующие победители об умерших от голода за отчётный период людях не сказали ни слова. На них - умерших, похоже, было наплевать и тем и другим. Недавно  прочел, что Бухарин, вернувшись из поездки на Украину в 33-м году, заплакал. Безусловно, его трагический конец вызывает чувство сострадания. Но почему он в предсмертном письме ничего не сказал, ни про уничтоженную интеллигенцию, ни про умершее от голода крестьянство? Наиболее дико звучит в письме фраза «... никогда не шел против Сталина». Да почему же не шёл? Почему в предсмертном письме не обозвал его бандитом? Почему до последнего времени писал ему записки, начинающиеся со слов «Дорогой Коба». Может, он думал, что будущее руководство партии, к которому он обращался с письмом, не сделает вывод, что Сталин - главный организатор всех преступлений? Когда классовый подход начинает заменять мораль, это приводит к страшным последствиям.

Возвращаясь к опубликованным в "Московских новостях" доводам Шафаревича в поддержку Кожинова, должен заметить, что они идут от незнания того, что было на самом деле, и как оценивали происходящее русские философы. На это, указывают его замечания в анкете «Русская идея"?  проблемы культуры - проблемы кинематографа» («Искусство кино», 1988). Он ухитрился заявить: «... Автором этого термина («Русская мессианская идея» - скобки мои Б.Л.) является, кажется, философ Н. Бердяев, связывавший его с концепцией Москвы как Третьего Рима, высказанной в XYI веке псковским монахом Филофеем. Аргументация Бердяева - очень дилетантская, не опирающаяся на сколько-нибудь основательный материал...».

У Бердяева есть работа «Русская идея», в подзаголовке которой сказано, что речь идёт об «основных проблемах русской мысли XIX века и начала XX века». Думаю, отрицать наличие в России мысли Шафаревич не будет. А что касается термина «Русская мессианская идея», посмотрим, что об этом сказал Бердяев в работе «Миросозерцание Достоевского». «Мессианская идея внесена в мир древнееврейским народом, избранным народом Божьим, среди которого должен был появиться Мессия. И никакого другого мессианизма кроме мессианизма еврейского не существует. Еврейский мессианизм был оправдан явлением Христа... Избранный народ Божий есть все христианское человечество. Народы имеют свои миссии, свое призвание, но сознание миссианское, не есть мессианское сознание... В древнерусском притязании русского народа, что Россия - Третий Рим, были несомненные элементы иудаизма на христианской почве... до XX века дошла русская мессианская идея и тут обнаружилась трагическая судьба этой идеи. Императорская Россия мало походила на Третий Рим, - в ней, по словам Достоевского, «Церковь была в параличе», была в унизительном подчинении Кесарю... И вот пала Императорская Россия, произошла революция, разорвалась великая цепь, связывающая русскую Церковь с русским государством. И русский народ сделал опыт осуществления нового царства в мире. Но вместо Третьего Рима он осуществил Третий Интернационал. И сознание тех, которые осуществляли Третий Интернационал, тоже оказалось по своему мессианским сознанием... Такова судьба русского мессианского сознания...». Так что если и есть у Бердяева «аргументы», то они против существования термина «русская мессианская идея». Важно понять, что не зная ни про Бердяева, ни про Филофея, русский писатель, государственный деятель, или просто гражданин России, проповедующий нашу государственную или национальную исключительность, или просто в ней убежденный, являет собой пример зараженности этой «русской мессианской идеей». Даже наша убежденность до недавнего времени, что социализм, который строится у нас, лучше социализма, например, в Чехословакии или Югославии, есть пример наиболее худших проявлений «русской мессианской идеи». Важно оказать абсурдность подобных амбиций, что и делает Бердяев. Непонятно, с чем воюет Шафаревич? За несколько десятков лет до него Бердяев сказал то же самое, но насколько его аргументы, если посмотреть саму работу, изящнее и убедительнее аргументов Шафаревича. А если говорить о знании Шафаревичем русского философского наследия, то это даже не дилетантизм, а элементарная безграмотность, которая непростительна человеку, пишущему труды о социализме в сотни страниц и издавшему их в Париже. Дописался до того, что обозвал Бердяева «дилетантом».

Неприятно, что Шафаревич вместе с западными писателями, на которых возлагает ответственность за восхваление в мире Сталина, упоминает О. Э. Мандельштама. Может быть,  для Шафаревича Осип Эмильевич Мандельштам – ЕВРЕЙ по национальности, не великий русский поэт? С этого ему и надо было начинать. Вспомнив, что О. Э. Мандельштам, чтобы спасти свою жизнь, попытался написать стихотворение, восхваляющее Сталина (Шафаревич успокоил нас, что он его за это не упрекает), он почему-то забыл, что в это же время многие собратья Мандельштама по перу (если их можно назвать собратьями) восхваляли Сталина за жирную и сытную жратву и особняки в Переделкино.

Конечно, можно во многом упрекнуть западных писателей, но ведь не кто иной, как Горький отвечал в письме Роллану в 1928 году, что писателям в СССР созданы все условия для творчества, А уже был произведён обыск, и изъято «Собачье сердце» у Булгакова». Подвергался травле Замятин. Скорее надо задуматься над тем, что было в головах у наших писателей. Ну, действительно, мы обвиняем западных писателей в том, что они не разглядели звериной сущности сталинизма (подобный мотив встречается у многих, а не только у Шафаревича, Поэтому я говорю - мы), совершенно не анализируя тот факт, что в это же время их советские собратья по перу славили как могли Сталина и все его кровавые дела. Помню, стихи Джамбула, прочитанные мною в «Правде» тридцать восьмого года (хотя, знакомые филологи говорили мне, что сам Джамбул к своим стихам переведенным на русский язык не имеет никакого отношения).

Народы учитесь у Сталина жить.

Врагов побеждать и Отчизну любить,

Народы, копя исполинские силы,

Разите врагов, как батырь Ворошилов,

Храните страну от проклятых гадюк,

Как свято хранит её сталинский друг,

Кого завещали нам Ленин и Сталин,

Кто тверд и суров, как отлитый из стали,

Кто барсов отважней и зорче орлов,

Любимец страны - зоркоглазый Ежов.

Кажется так. Я прочел один раз, и то случайно, листая газеты в читальном зале, но запомнилось. Прочел пару фельетонов Михаила Кольцова, и прекратил. Они вызвали сильное отвращение. А сейчас брат Кольцова - Борис Ефимов пустился в воспоминания в «Огоньке», как сначала его брат добросовестно служил извергу, а после того, как изверг убил брата, служил он. Он плохо понимает страшную иронию в своём рассказе. Наверное, тоже рад рассказать, какой Сталин был нехороший, да заодно и опубликоваться. И вот, мы обвиняем Фейхтвангера, которому все, вплоть до жертв московских процессов, кричали о том, как у нас всё здорово, и какие они (жертвы) мерзавцы, что выступили против. Хотя они (жертвы) вовсе и не выступали. Если все жители страны, захлёбываясь от восторга, поют осанну Сталину и одобряют все,  что он вытворяет, это играло свою роль. Те, кто не пел и не вытворял, были от иностранцев (и не только от них) надежно изолированы.

Известно, что Андре Жид, побывав у нас, ухитрился рассмотреть сущность режима. В дневнике Бунина есть запись. «28, 8, 41. Четверг. Был Andre Gide. Оч. приятное впечатл. ... В восторге от Пастернака (как от человека – «это он мне открыл глаза на настоящее положение в России...»).

Пастернак остаётся Пастернаком. Когда все советские писатели во главе со Ставским ликовали го поводу очередного разоблаченного шпионского центра, Пастернак ликовать (поставить свою подпись под коллективным письмом) отказался. Были, значит, честные люди. Шафаревича, который привносит гневные слова в адрес западных писателей, похоже, совсем не удивляет поведение советских» Что интересно, не удивляет многих.

Хочу отвлечь и развлечь читателя. Познакомить с недавно возникшей газетной полемикой, которая имеет отношение к обсуждаемой теме. В «Советской культуре» от 26 сентября 1987 года я прочёл любопытную заметку, которая называлась «Не ради защиты, ради истины». Это коллективное письмо, подписанное генералом майором в отставке Карлом Ару и двумя героями социалистического труда - Евгением Габриловичем и Вячеславом Тихоновым. Авторы письма возмущены и негодуют. Поясню, о чём речь. После того, как в Таллинне открылась мемориальная доска памяти В.Вишневского, 27 июля в газете «Вечерний Таллинн» появилась статья группы эстонских писателей и журналистов, которая называлась «Мемориальная доска организатору травли Булгакова?». И вот генерал майор Ару и два наших героя - Габрилович и Тихонов возмущены утверждениями авторов статьи в «Вечернем Таллинне», что «один из самых заметных следов в истории советской культуры Всеволод Вишневский оставил ... в творческой биографии Михаила Булгакова (след, разумеется, печальный)». А далее авторы статьи в «Советской культуре» патетически восклицают: «...И также навечно стоять рядом в нашей литературе именам Булгакова и Вишневского - людям таким разным и таким схожим и по силе, мощи таланта и по принципиальности взглядов...». Здорово, правда? «Мастера» хотят заставить взять за руку «литератора Мстислава Лавровича» (прототипом литератора Мстислава Лавровича в "Мастере и Маргарите" был Вишневский). Вишневский - верный сталинский пёс или холуй (не знаю, как правильно), порадовавший его к семидесятилетию пьеской ("Незабываемый 1919-й"), за что получил сталинскую премию, и организатор травли Булгакова, должен стоять радом с ним. Но, оказывается, организация травли Булгакова - не самый главный вклад Вишневского в советскую культуру. Недавно в «Книжном обозрении» журналист Эдуард Белтов, который составил картотеку репрессированных в годы культа литераторов, написал, что поведение Вишневского во времена массовой гибели литераторов просто страшно. И никто не хочет задумываться над тем, что было в голове у Вишневского? Но бог с ним с Вишневским. Что в голове у Тихонова и Габриловича, которые, наверняка, если и не знают, то слышали, про «славные дела» Вишневского, о которых упоминает Эдуард Белтов? Я послал тогда в «Советскую культуру» «возмутительное» письмо, но его, конечно, никто не опубликовал. А предложи я в «Советскую культуру» статью, статью, критикующую Фейхтвангера за его близорукость, наверное, возьмут с удовольствием. Ведь Вишневский даже к Джойсу в гости ходил. Рассказывал ему о том, как его у нас любят и ценят, А что бы он сделал с Джойсом, живи Джойс в нашем отечестве»

Почему, те, кто сейчас так возмущаются поведением Фейхтвангера, не хотят возмущаться поведением советских писателей в то время? Действительно, если сейчас и прочтёшь о том, как советские писатели «топили» друг друга или приветствовали очередное убийство, как правило, это выглядит как констатация факта. Да, Безыменский писал стихи, да Фадеев проводил собрания, да, Эренбург говорил на запад, что всё хорошо. Я представляю, как трудно было Фейхтвангеру, Ведь, сколько к нему подваливало Вишневских, Эренбургов и Фадеевых. И какие они все, наверное, при этом, говорили хорошие слова.

Хотел бы обратить внимание читателя не на Вишневского, а на Горького. В «Юности» (№2, 1988) опубликован кусок письма Горького Роллану. Письмо написано в декабре I922 года. Немного оттуда «...А, все-таки, меня восхищает изумительное напряжение воли вождей русского коммунизма. За всю свою страшную историю Россия ещё не имела таких волевых людей ни в эпоху Ивана Грозного, ни при Петре Великом. Их - ничтожная кучка, искренних друзей они имеют сотни, непримиримых врагов - десятки миллионов русских крестьян, всю европейскую буржуазию, да прибавьте сюда и социалистов Европы. И всё-таки эти Архимеды уверены, что найдут точку опоры и перевернут весь мир. Право же - хорошие люди! Иногда мне очень жаль, что я не согласен с ними в деле истребления культурных людей и никогда не соглашусь на это». "* Последнее предложение заставляет задуматься, здоров ли был Горький психически? Могут ли быть «хорошими» люди, истребляющие «культурных людей?

А как можно понять пересказанное в «Некрополе» В.Ходасевичем приглашение С. Есенина знакомой поэтессе развлечься зрелищем расстрела (« - А хотите поглядеть, как расстреливают? Я это Вам через Блюмкина в одну минуту устрою»).

Или диалог Юрия Олеши со своим другом, пересказанный Борисом Ямпольским («Дружба народов», №2, 1989, стр.147). «... Помню, ещё Олеша рассказывает весь вечер о матросе Ильченко из давних времён одесской гражданской войны?

- Матрос Ильченко мой друг, кольт в восемь зарядов. Он меня опрашивал: «Юра, кого шлёпнуть?» «Не надо, Ильченко». «Ты не виляй, скажи, кого шлёпнуть? Хочешь, профессора Щербакова шлёпну?» «Не надо, зачем?» «Ну скажи, кого шлёпнуть?"...»

Можно ли представить одним из авторов подобного диалога или приглашения Чехова или Достоевского? Нет. В чём же дело? Дело не в том, чтобы цепляться к мёртвому Есенину или Олеше. Им и так очень больно досталось. Надо только все время помнить, тем, кого расстреляли или «шлепнули», досталось намного больнее. Дело в том, чтобы понять, что же произошло с русскими писателями в XX веке? Где корни того перехода от высоких моральных критериев русской литературы к страшному нравственному падению советской? Я думаю, процесс этот (моральное падение) начался в начале века и был связан с тем, что в литературу пошли представители народа. Процесс этот был замечен Буниным. Хочу его процитировать: «"... В конце девяностых годов ещё не пришёл, но уже чувствовался «большой ветер из пустыни». И был он уже тлетворен в России для той «новой» литературы, что как-то вдруг пришла на смену прежней. Новые люди этой новой литературы уже выходили тогда в первые ряды ее и были удивительно не схожи ни в чем с прежними, еще столь недавними «властителями дум и чувств», как тогда выражались. Некоторые прежние ещё властвовали, но число их приверженцев все уменьшалось, а слава новых все росла. Аким Волынский, видно, недаром объявил тогда: «Народилась в мире новая мозговая линия!» И чуть не все из тех новых, что были во главе нового, от Горького до Сологуба, были люди от природы одаренные, наделённые редкой энергией, большими силами и большими способностями. Но вот что чрезвычайно знаменательно для тех дней, когда уже близится «ветер из пустыни»: силы и способности почти всех новаторов были довольно низкого качества, порочны от природы, смешаны с пошлым, лживым, спекулятивным, с угодничеством улице, с бесстыдной жаждой успехов, скандалов...».

Я думаю, все эти добрые слова,  которые произносили про нас Драйзер, Роллан, Эйнштейн, Фейхтвангер и другие, были связаны с тем, что мир колоссально в нас обманулся. Очевидно, он никак не мог предположить, что большинство населения страны может быть намного хуже, чем её небольшая часть, да ещё, если при этом сама небольшая часть всё время уверяет мир, что она большую часть угнетает.

Если демократию хотят устроить в обществе, которое к ней не готово, получается

Мне кажется, рассуждения Кожинова в его статье о культе личности Сталина, как о «всемирном явлении», представляют собой один из вывертов «русской мессианской идеи». Если уж произошло у нас что-то мерзкое, и нельзя сказать, что мы лучше других, давайте хотя бы скажем, что это явление «всемирное», что виноваты в нем не мы, и что даже и не можем быть виноваты (и значит, все-таки, лучше других). Странно, что Шафаревич, хваля Кожинова, не видит в его рассуждениях этих «мессианских» изъянов.

Насколько проще миру было разобраться с Германией. Гитлер называл вещи своими именами. В ответе Сталина на поздравления к пятидесятилетию было обещание отдать для счастья людей всю свою кровь - капля за каплей. Обещал отдать свою каплями, а лил чужую реками. Можно даже понять, что лил чужую реками, - мало ли было извергов, но кто из них при этом клялся каплями отдавать свою? Писатели немецкие называли вещи своими именами, И насколько гуманнее, по сравнению с нами, было всё происходящее в тридцатые годы в Германии, Разве Томасу или Генриху Манну, чтобы уехать, нужно было писать Гитлеру письмо, начинающееся словами «Глубокоуважаемый» или «Дорогой» «Адольф». А Булгакову и Замятину, насилуя себя, пришлось писать «Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович», Томас Манн написал в эмиграции статью, которая называлась "Братец Гитлер", а Евгений Замятин до самой смерти ничего не написал против Сталина». Наверное, боялся за оставшихся в СССР родственников и друзей. И теперь, на основании того, что он ничего тогда не написал, наши литераторы в «Литературной газете» разъясняют читателям, что Замятина к эмиграции причислять никак нельзя (как будто если человеку хотят открутить голову,  и он хочет убежать, чтобы спастись, это плохо), потому что он против нас ничего не написал. Антиутопия «Мы» не в счёт. Её и к Западу отнести можно. Не знаю, удалось ли мне доказать, что попытки представить сталинизм «всемирной силой» сильно смахивают на, попытки свалить всё с больной головы на здоровую, но эту часть своих рассуждений я кончаю. Имеющий уши, да услышит.

Для чего я это пишу? Может показаться, что все эти рассуждения лежат на поверхности, тем более, что мною процитировано много источников, вышедших если и не у нас,  то на Западе. Кое-что, прочитанное мною, заставляет думать, что не всё так просто. Вот, например, скульптор Эрнст Неизвестный - человек, имеющий философское образование, в вышедших на Западе мемуарах говорит, что для него Бердяев и Флоренский были «юношеское чтение». А после этого он заявляет: «Я не верю в рациональную эволюцию, сколь ни желательны мне кажутся постепенные малые перемены. Я верю в одно: в какие-то неуправляемые духовные процессы, которые могут двигать историю. Ведь и сама «социалистическая революция» - это был какой-то очень странный взрыв, который хотя и предчувствовали многие, но не в такой форме, и который до сих пор никто толком не объяснил...». Возможно, он (и не только он) проходит мимо некоторых выводов, вытекающих из рассуждений наших философов.

Имеет смысл подвести черту и обобщить, написанное мною.

Из-за чего произошла февральская революция? Главным образом потому, что образованная часть общества, решила, что Россия созрела для демократии типа западной. Это ошибка, которую периодически повторяют образованные люди в России. Декабристы точно также, «съездив» в Париж, решили, что надо что-то подобное устроить в России. Никто из них не хотел задуматься, нужно ли ей это (и что ей нужно). Ведь они потому и проиграли, что за ними  никто не стоял (кто-то это уже говорил).

Из-за чего произошел октябрьский переворот? Из-за чуждости друг другу образованной части населения страны и народа, демократичное общество, в котором они бы вместе мирно сосуществовали, оказалось невозможным. Я пишу, а по телевизору передают встречу Василия Белова, с читателями. На вопрос, что он думает о памятнике жертвам сталинских репрессий, Василий Белов, многозначительно улыбаясь, говорит, что жертвы репрессий были намного раньше, и вспоминает антоновское восстание. Все верно, и восстание было, и жертвы были (в «Московских новостях» Лев Воскресенский написал, что Тухачевский подавил восстание с неоправданной жестокостью). Но кто же расстреливал восставших? Ведь, не дворяне, и не масоны, про которых говорит и пишет Белов, а народ, так называемые «братья по классу». И народ выбрал себе в начальники Тухачевского, который будет в него стрелять. Наверное, Духонин не смог бы расстреливать крестьян с неоправданной жестокостью. Поэтому народ его и убил, А как только вырастил военачальников из своей среды, убил Тухачевского.

Историю не обманешь. Вместо мягкого, слабовольного царя (Николая II) царем стал жестокий изверг (Сталин). В России получился тот же строй, который был до этого, и к которому она была приспособлена. Только функционеры строя стали намного страшнее. Каждый раз когда у образованной части общества возникает желание что-то изменить в России (как правило, образованная часть общества жаждет провести демократические реформы. Всем хочется таких же демократических свобод, как нам Западе) надо сто раз примерить, прежде чем один раз резать.

Недавно я прочел статью Ю.Н.Афанасьева, где он выражает недовольств, что некоторые авторы хотят представить Сталина сумасшедшим. Я понимаю Афанасьева. Он боится, что тогда все злые дела Сталина можно будет оправдать тем, что он был сумасшедшим. Но ведь он был сумасшедшим. Сколько раз я в дружеской беседе с психиатрами старшего поколения слышал рассказ, что Бехтерев еще в 1927 году (!!!) осматривал его и признал параноиком, за что был сразу (в декабре 1927 года) отравлен. Намного важнее задуматься над тем, как низко пала мораль в обществе и стране, если безнравственный идиот мог управлять ею в течение тридцати лет, и через тридцать лет после своей смерти ещё иметь в стране защитников. Царизм, надо отдать ему должное, избавлялся от сумасшедших правителей (Петр III и Павел I). И насколько гуманнее были эти сумасшедшие правители. Д. А. Волкогонов в своём труде «Триумф и трагедия» много рассуждает о том, как Сталину удалось победить того или другого политического «политического» противника (Троцкого, Зиновьева или Каменева). Все дело в том, что он был больший мерзавец, чем они. Каменев согласился признать несуществующие вины в обмен на сохранение жизни детям, а когда родной сын Сталина Яков, не стерпев издевательств, совершил неудачную попытку самоубийства, то Сталин издевался над тем, что он «не попал». (Светлана Аллилуева, «Двадцать писем к другу»). В этой издевке залог его победы. Всегда ли? Конечно, нет» Всё определяется моралью в обществе, и принципами, которыми оно руководствуется.

Сейчас очень много говорится о том, была, ли альтернатива сталинизму. При этом всегда вспоминают Н.И.Бухарина и его приверженцев. Много слов говорится о том, что Н.И.Бухарин был честнее и порядочнее, и если бы он стал руководителем, удалось бы избежать многих кровавых эксцессов, Увы, надо понять, что альтернативы сталинизму не было. Не мог Бухарин стать руководителем страны. Именно потому, что был порядочнее. Если общество руководствуется аморальными идеями, то руководить им будет самый аморальный тип. Ясно также, что Милюков или Набоков никак не могли оказаться среди руководителей страны того времени, если начать строить в ней демократию. Ее тогда нельзя было построить. Когда думаю об их судьбе, всегда вспоминаю замечательный рассказ В. м. Шукшина "Срезал". Как напоминают речи многих руководителей страны в двадцатые годы разглагольствования мужика из этого рассказа.

Почему Россия развивалась таким странным образом, что национальное сознание общества все время рвалось на две части? Это другой вопрос, и обсуждение его может нас далеко завести. То ли это Петр с его реформами, навязавший стране неестественный путь развития, то ли татары, которые нанесли такой удар идее государственности на Руси, что для того, чтобы существовать, идея начала подминать под себя намного больше, чем нужно для существования (где еще в развитых странах самодержавие, да еще в такой форме, дожило до начала XX, века).

То ли, тому, что национальное сознание и мораль России оказались разорванными на две части, способствовал, сделанный в своё время Владимиром, выбор Россией православия. Чаадаев говорит об этом так: «...Эта ужасная язва (крепостное право - скобки мои Б.Л.), которая нас изводит, в чём её причина? Как могло случиться, что самая поразительная черта - христианского общества как раз именно и есть та, от которой русский народ отрёкся на лоне самого христианства? Откуда у нас это действие религии наоборот? Не знаю, но мне кажется, одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся... известно, что духовенство показало везде пример, освобождая собственных крепостных, и что римские первосвященники первые вызвали уничтожение рабства в области, подчинённой их духовному управлению. Почему же христианство не имело таких же последствий у нас? Почему, наоборот, русский народ подвергся рабству лишь после того,  как он стал христианским... Пусть православная церковь объяснит это явление...» П. Я. Чаадаев. «Статьи и письма», Москва, «Современник», 1987г., стр.54), Может, Чаадаев прав. Может, нет. Может, мы и православие выбрали потому, что в нас что-то такое было? А может, православие ни при чем, а в нас было и есть такое, что нам не поможет ни православие, ни католицизм. Но надо думать. Напряженно думать. Если сами думать не способны, надо изучать, что думали, говорили и писали наши великие предки. А мы ухитрились за сто пятьдесят лет, прошедших после написания "Философических писем", издать их два раза. А ведь их надо в школах изучать.

Что, что может быть страшнее, чем лишение общества духовной пищи. Все остальные преступления - следствия этого.

Что касается П.Я.Чаадаева, редкая нация может похвастаться тем, что в истории ее был, и о судьбах ее напряженно думал такой великий и оригинальней ум. И редкая нация (не знаю, какая кроме нашей) может похвастаться таким отношением к своему великому предку. И мы еще удивляемся, что нами попеременно руководят то жулики, то бандиты. Да что ж нам удивляться. Может быть, все дело в том, что мы просто очень молоды? Не забывайте, что историки не смогут рассказать, какие государства были на территории Руси в шестом или седьмом веке, а в Китае две тысячи лет назад изобрели порох.

Снова орет телевизор. Алесь Адамович доказывает Шеховцеву, что Сталин - убийца. Шеховцев не верит, потому что нет бумажки – документа. Бумажки нет, потому что там, где их дают, сидят такие же Щеховцевы. Получается замкнутый круг. Миллионы телезрителей смотрят этот «диспут» Адамович – Шеховцев. Сколько из них согласно с Шеховцевым? Я думаю, много. Многие считают, что если Шеховцев и неправ в одном, то прав в другом. Нужна бумажка. Но ведь бумажки и не может быть, пока мы все не заорём так же, как сейчас кричит с экрана Адамович. По голосу слышно, как он волнуется. А Шеховцев спокоен. Если мы такие поборники справедливости, почему же мы столько лет сносилии, как сами массовые убийства, так и сокрытие этих убийств?

Я подхожу к телевизору и смотрю на Шеховцева. У него странно поблескивают глаза. Такое впечатление, что это не человек. Начинает казаться, что если спросить, не жалко ли ему убитых людей, он не поймёт вопроса.

«...полное равнодушие к добру и злу, к истине и ко лжи...». Это снова Чаадаев. Его первое философическое письмо.

Я думаю, в этом существенная причина того, почему, по словам Шафаревича, «рассказы о кровавых ужасах сталинского двадцатипятилетия воспринимаются многими с каким-то болезненным недоумением». Причина в нашей аморальности. Мы не отличаем добро от зла. Я недавно прочёл, что Молотов, когда его привезли к Черненко принимать в партию «по новой», недоуменно спрашивал, за что же его в свое время исключили. А Черненко мычал в ответ что-то невнятное. Многие не видят ничего плохого в том, что с нами произошло. Многие стали «видеть» после того, как газеты стали изо дня в день вдалбливать им это в голову». Повернись пропаганда на обратную, боюсь, всё может измениться. Многие притворяются, что видят. Это видно по глазам. Многие считают, что без «плохого» было не обойтись» Мне доводилось беседовать с людьми, имеющими высшее образование, и умеющими играть на фортепиано, которые говорили, что раз крестьяне сами прятали хлеб и резали скот, они заслужили все, что с ними произошло. Кто-то, прочтя это, подумает, хорошенькие же у него знакомые. Что мне сказать на это. Если сейчас, через пятьдесят с лишним лет после того, как десять миллионов крестьян раскулачили, а десять миллионов умерло от голода, страна только начинает узнавать об этом, значит у тех, кто сейчас это читает, знакомые такие же.

Вторая причина «болезненного недоумения» состоит в некоторых особенностях мировоззрения человека. Давайте подумаем, смогло бы существовать то, что сейчас называют «культом личности», если бы религиозное чувство в стране не ослабло, или не исчезло. Конечно, оно в тридцатые годы было вырвано почти с корнем. Но для этого оно сначала должно было ослабнуть.

Полезно об этом почитать статьи «Когда был оставлен русский путь и как на него вернуться» Владимира Соловьёва («Наше наследие», №2, 1988) и «Выбор князя Владимира» Дмитрия Фурмана («Вопросы философии», №6, 1988),

Наверное, когда «место в мозгу у человека, которое раньше было занято религией, оказалось свободным, его занял «культ личности». Беда не в том, что народ поверил в Сталина. Он обязательно должен был в кого-нибудь поверить. Он и поверил, стоило начать говорить ему, что Сталин – его «лучший друг» Чьим он только «лучшим другом» не был. Беда в том, что Сталин оказался бандитом.

А что происходит сейчас. Как это ни смешно и грустно одновременно, народ снова хотят лишить веры. Во что ж тут верить, можно спросить. И, тем не менее, верят. Лишить веры, ничего не дав взамен? Может ли это привести к чему-нибудь хорошему? Именно от так называемых «простые людей»» мне неоднократно, причём в самых разных точках Советского Союза, доводилось слышать, что Сталина сейчас так сильно критикуют, чтобы народ, который видит, как цены на продукты быстро растут, а сами продукты быстро исчезают, не вспоминал Сталина, при котором «все было» и «цены снижались» каждый год, Охотно верю, что ничего не было, но вас будут уверять, что «все было», и вы ничего не докажете. Может быть, дело в том, что «несвободный человек всегда идеализирует свою неволю». (ещё одна замечательная фраза из романа Пастернака «Доктор Живаго»). А может быть, это связано с тем, что пожилой человек, который для себя все понял, чувствуя себя в положении голого короля из сказки Андерсена, не хочет в этом признаваться. Не хочет признаваться, Бог с ним. Важно другое, что можно дать этим людям взамен. Любое государство сильно, прежде всего, тем, что уровень жизни его граждан имеет тенденцию к повышению. Как совместить ведущуюся сейчас везде критику «культа личности» с повышением уровня жизни? Никак, Его нет. Повышения. Скорее наоборот, Массы, разочарованнее «крушением идеалов», не хотят работать, а руководители предприятий, боясь лишиться привилегий, намеренно вставляют палки в колеса экономическим преобразованиям. К чему всё это может привести? Мы уже один раз пережили понижение уровня жизни (нехватку хлеба в Петрограде) с одновременной демократизацией (отречением Николая II) и падением религиозного чувства у народа. Можно как угодно называть все, что тогда происходило, но пережить на протяжении одного века второй раз что-нибудь подобное - страна может просто не выдержать. Что же делать? Где выход из создавшегося неустойчивого положения? Он один - ремонтировать нравственность.

Я с большим интересом читаю статьи наших публицистов и экономистов, которые будоражат читательскую массу, но мне кажется, что они чего-то не понимают. От них ускользает главное. Это главное состоит в том, что у нас нет экономических проблем. Проблемы нашего общества - проблемы нравственные. Существует огромное число развитых в экономическом отношении стран, где стоящие перед нами экономические проблемы решены так, как нам даже сниться не может. Казалось бы, все просто, делай, как они,  будет хорошо. Но мы так делать не можем. Мораль наша нам не позволяет.

Возьмем наиболее кричащий пример – сельское хозяйство. Что мешает нам перенять опыт развитых стран, и начать также эффективно трудиться. Может быть, у нас земля другая? Мораль у нас другая. Именно, из-за низкой морали стало возможным насильно сгонять крестьян в начале тридцатых годов в колхозы (по существу их превратили в крепостных), попутно умертвив при этом несколько миллионов человек. И именно низкая мораль, а не отсутствие статистики позволили скрывать десятилетия гибель миллионов и врать десятилетию населению, что надругательство над крестьянским жизненным укладом было необходимо, чтобы применять новую технику (трактора), поднять производительность труда и подготовиться к войне. И население тоже верило всему потому что у него была низкая мораль, Потому что вместо старой морали «не убий», появилась новая, в которой был лозунг «расстрелять, как бешенных собак». Очевидно, сам лозунг «расстрелять» или «убить» – аморален. Стоит его провозгласить, как обязательно начнут расстреливать или убивать невинных. Именно то, что в результате эволюции у руководства страны улучшилась мораль, позволило в семидесятые годы дать крестьянам на руки паспорта, а сейчас разрешить индивидуальный или семейный подряд. Крестьяне во время войны, сражаясь в партизанах, надеялись, что Сталин за это после войны отменит колхозы, а их не отменили и по сей день. Ленин строил социализм, и ввёл продразвёрстку, которую потом сменил на продналог, Сталин строил социализм, и дубиной гнал крестьян в колхозы. Хрущёв строил социализм, и запрещал держать дома коров, и заставлял сеять кукурузу в Архангельской области, Горбачев строит социализм с человеческим лицом, и разрешает индивидуальный и семейный подряд. Какой социализм лучше? Наверное, тот, при котором более гуманное отношение к людям. Произойдет дальнейшее улучшение морали, и крестьянам разрешат делать на земле, что они хотят - отменят колхозы, Может быть, они захотят создать кооперативы, но это будут добровольные объединения людей, которые хотят работать на земле. И это тоже будет называться социализмом, Нашего советского человека нельзя травмировать. Отчасти, в этом состоит анекдотизм нашего общественного сознания. После того, как были разрешены семейные подряды, я в разных местах в том числе и от образованных людей слышал недовольные возгласы, вроде того, что «столько лет создавали, а теперь всё псу под хвост».

Отсутствие статистики определяется отсутствием морали. Сейчас, когда мы наконец начали открыто говорить об этих миллионах погибших, в газетах приводятся оценки количества погибших из иностранных источников.

Сейчас многие недовольны тем, что за три года перестройки (как они выражаются - болтовни) ничего не изменилось. Что-то стало далее хуже. Обвиняют в этом руководство. Честно говоря, я руководству от души сочувствую. Ведь ему приходится иметь дело с нами. Конечно, надо посочувствовать и нам. Руководство достойно нас, мы достойны руководства. Недавно Горбачев сказал, что главный итог этих трех лет, что удалось расшевелить народ. Наверное, это действительно главный итог, но мне кажется, что если правительство серьёзно не займётся улучшением жизненного уровня народа, все эти попытки расшевелить народ» будут попытками расшевелить Памфила Палых.

Народ начнет пускать друг другу кровавую юшку,  и тем, кто его расшевелил тоже достанется очень больно. Недавние митинги, когда один народ радуется беде другого народа, показывают, что с народом нашим не все так просто. Стал ли он намного лучше по сравнению с тысяча девятьсот семнадцатым годом. Безусловно, сейчас он намного образованнее. Но зато тогда, как уверяют активисты из общества Трезвость, в России сорок процентов населения не пили, А сейчас народ пьет так, что просто страшно.

Намного страшнее другое. Исключительно низкая мораль бюрократического аппарата и выросшей за эти десятилетия интеллигенции, Вересаев в «Записках врача» пишет о случаях самоубийств среда врачей. Неправильно поставленный диагноз, приведший к смерти пациента, вызывал у врача такую травму, что он тоже кончал жизнь самоубийством. А сейчас? Сколько я ни спрашивал, ничего подобного не слышал.

Зато говорили такое, что не хочется пересказывать. А чего стоят наши пророки - писатели, когда они собираются все вместе, чтобы осудить, исключить из своих рядов, или одобрить высылку за границу самых талантливых среди них? Но конечно всех далеко переплюнул руководящий партийный и советский аппарат, в котором до недавнего времени были просто уголовники.

Собственно, все трагедии нашего общества после семнадцатого года, - это трагедии общества, которое однажды насильственным образом лишили, и периодически продолжают лишать интеллигенции. Ведь нельзя же считать интеллигентами образованных холуев, певших Сталину при его жизни осанну, и «мучительно» прозревавших после его смерти. Некоторые и сейчас не прозрели. Проблему эту - культурный уровень народа, который необходим для преобразований, обсуждал Ленин, когда писал 17 января 1923 года: «Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность» Очень хорошо. Ну а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?» Всё это рассуждение производит странное впечатление. По разным оценкам в гражданскую войну погибло больше двадцати миллионов человек. За, границу бежало около трёх миллионов человек. Бунин в своей речи "Миссия русской эмиграции", произнесённой в Париже 16 февраля 1924 года сказал: «... Нас, рассеянных по миру около трёх миллионов...». Каков был среди этих трех миллионов процент образованных людей и интеллигенции? Каким страшным ударом именно по «цивилизованности» явилось это для крестьянской страны, которой тогда была Россия, и ясно, что общее число погибших и бежавших великовато для помещиков и капиталистов. Если попытаться понять это высказывание Ленина, здесь налицо именно то, о чём говорил Бердяев: «... исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания ...». Погибло огромное количество людей. В результате гибели, планомерного уничтожения, бегства за границу, и высылки по составленным спискам «культурного слоя», мораль страны оказалась отброшенной в средневековье, а, «избавивший» ее от «помещиков и капиталистов» Ленин решает теперь поднимать в ней «цивилизованность». Понимал ли он, что такое «цивилизованность»? И что он понимал по этим словом?

Что же, все-таки, в том, что произошло у нас было «всемирного»? Надо немного потрафить Кожинову. Почему именно двадцатый век дал такие страшные примеры массового уничтожения людей людьми? Что общего в происходящем в разных странах? (я читал, что Солженицын в одном из своих произведений пожаловался, что после событий культурной революции в Китае фигура Сталина для него как-то померкла) Почему в Иране и Кампучии, где народ сверг мягких, гуманных (жестоких еще никто не свергал) правителей,  очень быстро установились жестокие тоталитарные режимы, принесшие неисчислимые страдания этим странам? Демократия, вот главный процесс, который сейчас действует в мире. И соответствующая этому процессу борьба за мораль. С одной стороны человечество теперь хочет прислушиваться к голосу каждой отдельной личности, с другой стороны. если руководствоваться моралью массы, надо думать о том, как быстро поднять её (массы) мораль. Только в исключительно здоровых странах (я имею в виду нравственное здоровье) мораль толпы - коллектива оказывается на уровне или вблизи морали руководства. Там где этот разрыв велик, неизбежны броски назад и страшные катаклизмы.

Битва за гуманизм, вот главное сражение, которое вёл мир в XX веке. Помогли ли мы ему выиграть это сражение, или он вёл его с нами? Трудно сказать» Хочу ещё раз процитировать Чаадаева: «Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок». «Первое философическое письмо». Сейчас, к концу XX века, можно сказать, что это сражение за гуманизм мир выиграл. Наиболее крупные страны, в которых в результате революций или добровольного отречения монарха, к власти пришёл народ, переболели культами или фашистскими диктатурами, и вышли на оперативный простор демократических преобразований. Конечно, возможны заминки, но я думаю, мир с ними справится. Но зато мощный всплеск гуманизма, уважения к правам личности, которое сейчас наблюдается в развитых странах – это, наверное, следствие полученного миром урока.

Что же нам делать? делать что-то нужно. Процесс демократизации, со скрипом, но идет, а разоблачение преступлений прошлого продолжается. Лично для меня это является еще одним доказательством «страшной силы», заключенной в правде и добре. С ними трудно бороться. Хотя, как показывает опыт прошедших десятилетий, можно.

Так что же, все-таки, нужно делать? Не удержусь и тоже дам несколько советов.

Первое, что должно сделать государство, если оно действительно хочет дальнейшей демократизации, это начать планомерно и целенаправленно воспитывать умных добрых и честных людей. Необходимо вырвать из рук бюрократического аппарата кран, по которому к народу текут мысли и знания, и открыть этот кран как можно шире. Только эта мера может привести к тому, что все шедевры мировой и русской литературы и философии станут доступны читателю. Только тогда станет невозможной идиотская ситуация, когда, Бондарев, Проскурин и Викулов издаются тиражами большими, чем Булгаков, Платонов и Набоков. А уж больше, чем Мандельштам, наверное издавались все советские поэты. Надо издать большими тиражами произведения великих русских философов (пока что Чаадаева издали тиражом 20000, а Соловьёва - тиражом 30000). Ведь единственная возможность поумнеть для человека - это иметь возможность слышать и читать умные мысли. А наш человек этого лишён. Надо отменить цензуру (за исключением случаев, когда это связано с безопасностью государства). Надо, чтобы по истечении какого-то времени все документы внешней и внутренней политики государства были доступны для ознакомления. Необходимо отменить семидесятую статью конституции. От того, что советский человек родился на территории нашего государства, у него не могут быть повернуты мозги в определённом направлении, Семидесятая статья - это важный кирпичик в фундаменте того, что называют сталинистским мышлением. Надо полностью изменить школьную программу по гуманитарным наукам. Сделать так, чтобы произведения великих наших писателей гуманистов: Бунина, Булгакова, Набокова, Платонова, Гроссмана, Пастернака, Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой - были доступны для прочтения любому школьнику и взрослому. Нравственный заряд, содержащийся в их книгах, сработает намного лучше, чем любые попытки людей, произносящих одно и то же с утра до вечера. Надо резко поднять зарплату школьным учителям, Надо, чтобы в школьные учителя шли наиболее талантливые люди, а не те, кто не способен поступить в другой институт, Надо понять, что будущее страны в руках сё школьных учителей. Об этом можно говорить очень долго, но важно понять, что проблема эта важна.

Второе, что нужно сделать, - резко сохранить военные расходы. Нам никто не угрожает. Мы сами ко всякой бочке затычка. В шестьдесят втором году у нас было триста боеголовок, а у американцев - пять тысяч. Если у Хрущёва тогда хватило, прежде всего дурости, втихаря привезти ракеты на Кубу (и каким огромным боком могла всему миру выйти эта дурость), а сейчас между нами США паритет (всего поровну), то ясно, кто в семидесятые годы форсировал гонку вооружений. Мы играем совершенно не соответствующую нашему действительному положению роль. В этом, кстати, снова наш идиотский мессианизм. Если говорить об уровне жизни, даже в социалистичеком лагере мы далеко не на первом месте. Если говорить о производительности труда, мы далеко сзади всех развитых капиталистических стран и некоторых стран соц. лагеря. Но из-за гигантских военных расходов считаемся сверхдержавой. Легко сообразить, что если у нас производительность труда в промышленности в несколько раз ниже, чем в США, валовой национальный продукт тоже в несколько раз ниже, а в области вооружений мы имеем паритет, это означает, что практически вся наша экономика переведена на военные рельсы. Я не экономист, но для этих рассуждений не нужно быть экономистом. Наши экономисты научились так ловко врать, что правды сказать уже не могут. Именно это мы и наблюдаем. Не случайно мы не знаем цифры нашего военного бюджета. Повсюду в стране в семидесятые годы, как грибы после дождя, выросли здания из стекла и бетона, в которых разместились военные НИИ. Эта странная любовь вооружаться вызывает боязнь у остального мира, поскольку в мире нет опасности возникновения конфликта, кроме этой «странной любви». Помимо всего прочего, это тупиковый путь (путь паритета), поскольку на каком-то этапе нужно перестать выпускать все кроме военной техники. Объявленное сейчас Горбачевым одностороннее сокращение наших вооруженных сил, это первый шаг на пути отказа от тупиковой политики, принесшей нам столько вреда. Этот шаг надо горячо приветствовать. Надо только, чтобы за этим первым шагом последовали следующие.

Сократив военные расходы, и вооруженные силы, государство решит несколько стратегических задач.

Первая - изменение мирового общественного мнения, в нашу пользу, которое может привести к иностранным инвестициям в нашу экономику.

Вторая - увеличение количества товаров необходимых народному хозяйству, которого можно добиться на освободившихся производственных мощностях, Одновременно с этими стратегическими задачами будет решаться тактическая, которая важнее стратегических. Дело в том, что сейчас, когда старые экономические рычаги ломаются, а новые ещё не начали работать, неизбежно ухудшение условий жизни населения. Население наверняка будет недовольно. Оно уже недовольно. Довольно оно было только при Сталине. Это недовольство можно свести на нет, или даже сменить на довольство, если предприятия, работавшие раньше на оборону, начнут выпускать товары народного потребления. Возможно даже снижение цен (почти как при Сталине). Какими будут новые экономические рычаги, я не обсуждаю. Они будут соответствовать нашей морали на сегодняшний день.

И, наконец, третье. Это самый расплывчатый пункт, и самый существенный. Что мешает дальнейшей демократизации? Все снова рвутся свести счеты. Большую роль тут сыграло разоблачение преступлений прошлого. Раньше можно было делать вид, что ничего этого не было. Говорить, что враги «злостно клевещут». Или просто ничего не говорить. Сейчас замолчать уже трудно. Поэтому все бросились искать виноватых. Причём, каждый, силу ущербности своего мировоззрения, ищет их (виноватых) вне себя, или круга своих знакомых. «Память» ищет же в сионистах и масонах. Кожинов во «всемирной силе», Сейчас в журнале «Наука и жизнь» вышла статья А. Ципко «Истоки сталинизма» (№11, 12, 1989г.). Поскольку автор в ней пытается понять то же, что и я, хочу сказать об этой статье несколько слов. Автор произносит много хороших слов об особенностях нашего мировоззрения, и своими словами пересказывает то, что об этих особенностях говорили и писали наши философы. В некоторых абзацах содержится просто вольный пересказ «Вех». Собственно, ведь и моя статья представляет обзор ранее сказанного и написанного. Несчастье нашего общества - это несчастье общества, в котором кастрирована мысль. Поэтому авторы выходящих сейчас статей в осторожных формах доносят до читателя то, что давно высказано и лежит (или лежало до последнего времени) в спецхране, К недостаткам статьи я отношу то, что вопросы взаимоотношений интеллигенции и народа автор осторожно обходит. И вообще, слово «интеллигенция» употребляется в несколько странном контексте. Ну, например: «...в конце двадцатых - начале тридцатых годов Сталин был ближе большинству партийного актива, большинству новой советской интеллигенции, чем Ленин» призывавший учиться». Мне кажется, бедой партийного актива (хотя для страны это обернулось намного большей бедой) было то, что среди него, именно, не было интеллигенции. Несколько раз в статье звучат упрёки в адрес интеллигенции, хотя, если и можно в чем-то «упрекать» интеллигенцию, так это в том, что она отнеслась к народу намного лучше, чем он к ней. Один из выводов статьи (не забывайте» что статья об «Истоках сталинизма») состоит в том, что надо поставить «вопрос об ошибках классиков марксизма». Как будто не ясно, что, что бы ни говорили Маркс и Энгельс, умершие за несколько десятилетий до культа Сталина, их нельзя обвинять ни в культе, ни в массовых убийствах. Даже призывай они открытым текстом эти убийства совершить.

Многие во всём обвиняют евреев, и лихорадочно пересчитывают, сколько их было в первом и последующих советских правительствах. Шафаревич обвиняет (не во всём» но во многом) Шоу, Эйнштейна, Фейхтвангера и других (большую часть своей небольшой статьи он уделил обвинениям в их адрес). Большая часть обвинителей обвиняет во всех тогдашних преступлениях большевиков. При всём том, что эта часть, на мой взгляд, наиболее близка к правде, она у меня вызывает наибольшее раздражение. Мне кажется, тут видна наилучшая попытка убежать от ответственности. Как я уже говорил, после февраля это была наиболее малочисленная партия. Сила её оказалась в том, что она угадала, чего хочет народ. Это была партия народа, и такая партия неминуемо должна была появиться. Для меня совершенно ясно, что та небольшая часть КПСС, которая сейчас бьётся за осуществление демократических и экономических реформ, является одной из наиболее прогрессивных сил в нашем обществе на данном этапе. Эти попытки убежать от ответственности предвидел Бунин. Не удержусь, и в последний раз процитирую «Окаянные дни»: «...Левые все «эксцессы» революции валят на старый режим, черносотенцы на евреев, А народ не виноват! Да и сам народ будет впоследствии валить всё на другого - на соседа и на еврея: «Что ж я? Что Илья, то и я. Это нас жиды на это дело подбили...».

В свете всего мною написанного, мне представляется важным остановиться на концепции, которую исповедует в своих произведениях Солженицын. Пожалуй, ещё более важно понять истоки этой концепции. Его анализ процессов, происходящих в России в XX веке, мне представляется неверным. Неизвестно, что ждёт наше общество завтра. Но сейчас, в период относительной демократизации, у нас ещё раз появляется шанс понять, кто мы, что мы, что с нами было, и что с нами может быть. Честно говоря, я боюсь, что мы в очередной раз этого не поймем. И большую роль в, этом может сыграть Солженицын. Дело в том, что сейчас, когда его после многолетнего замалчивания начинают широко издавать, он легко может стать властителем дум. Поэтому, имеет смысл коротко поговорить о том, что в его взглядах неверно, и каковы этому причины.

Сам Солженицын с негодованием отвергает обвинения в монархизме («Time», 24, 1989), но тут же говорит о ненужности, чуждости русской истории Февральской Революции. Монархизм состоит не в том, чтобы идеализировать Николая II, а в том, чтобы утверждать, что Февральская революция была не нужна России, что попытка сменить в марте семнадцатого года монархию на демократию, была разрывом с русской историей. Монархизм состоит именно в предположении, что процесс (демократизация), который в XX веке охватил весь мир, оказался чужд и вреден России. Хочу оговориться, что для меня слово монархист, совсем не является ругательным. А если исходить из того, что октябрьский переворот, в результате которого с разными временными интервалами погибли десятки миллионов людей, неминуемо должен был последовать за Февральской революцией (я уже говорил об этом в статье), то трудно спорить с тем, что все это было не нужно России. Ну кто же, если только он не нравственный урод, будет всерьез утверждать, что гибель десятков миллионов людей была для чего-то необходима. Тем не менее, все это произошло. Каковы причины? Сам Солженицын об этом выразился яснее ясного в «Марте семнадцатого»: «...Так заканчивался двухсотлетний отечественный процесс, по которому всю Россию начал выражать город, на­сильственно построенный петровскою палкой и итальянскими архитекторами на северных болотах, НА БОЛОТЕ, ГДЕ ХЛЕБА НЕ МОЛОТЯТ, А БЕЛЕЕ НАШЕГО ЕДЯТ, а сам этот город выражался уже и не мыслителями с полок сумрачной Публичной библиотеки, уже и не быстрословыми депутатами Государственной Думы, но - уличными забияками, бьющими магазинные стекла оттого, что к этому болоту не успели подвезти взаваль хлеба.

Вот в чем беда. В городе. В быстрословых депутатах Думы. В забияках, бьющих магазинные стекла, если нет хлеба. Но во всем мире строятся города, которые в XX веке стремительно растут.  И из-за разделения труда, каждый занимается своим делом: фермеры кормят страны, а быстрословые депутаты этими странами управляют. И забияки, если можно назвать забияками людей, которые бьют стекла из-за того, что нет хлеба, тоже везде есть. Правда, хлеб в развитых странах везде есть, так что стекла бить не надо. Может, поэтому хлеб и есть, что там вместо битья стекол люди заняты выращиванием хлеба. Почему же появление быстрословых депутатов нигде кроме нас не привело к таким страшным послед­ствиям?

Ответа на это у Солженицына нет. Есть недовольство быстрословыми депутатами, и слова о том, что коммунизм - раковая опухоль. Думаю, правильного ответа быть и не может, поскольку пропасти между моралями образованной части и народа, которая была в России накануне семнадцатого года, Солженицын не видит. Он идеализирует нравственное состояние народа. Это даже не ошибка. Это именно то, о чем говорил Бердяев: «...слабость в России культурного слоя, отсутствие в нем здорового сознания своей миссии...». Это грустно, но это так. У Солженицына есть сомнение в безусловной ценности культуры.  Противопоставляя интеллигенцию народу, он отдает предпочтение последнему. А поскольку считает, что с нравственностью у народа тогда все было в порядке, получается, что демократия вообще беззащитна перед тоталитарным режимом. Поэтому он критикует любую демократию. Он в нее не верит. В этом причина его конфликта с западной демократией, который произошел после его выступления в Гарварде в 1978 году. «...Коммунизм не переродится никогда, он всегда будет являть человечеству смертельную угрозу. Это – как инфекция в мировом организме: как бы она ни притаилась - она неизбежно ударит заражением. И не хвататься за иллюзии, что есть страны с иммунитетом против коммунизма: любая ныне свободная страна может быть доведена до обморока и полного подчинения...». Это из статьи Солженицына «Коммунизм у всех на виду и не понят».

При всем ужасе, который явил миру этот режим, он перерождается, Надо сделать процесс необратимым.

При всей гигантской работе, которую проделал Солженицын по разоблачению преступлений тоталитарного режима, корни его остались им не поняты.

Шанс стать лучше мы используем, если поймем, что плохо в нас. Чем виноваты мы. Солженицын, противопоставляя Россию СССР, не видя причин перехода от первого ко второму, прямо даёт пищу для ума «пытливого», и «пытливый ум» находит этих виноватых в лице: малых народов, инородцев и интернационалистов.

Всё-таки, я верю, что мы находимся в начале нравственного обновления. Нам только надо перестать искать решения проблемы вовне, и задуматься над тем, что внутри нас с вами. Это трудный путь, но только он является залогом того, что мы сумеем избежать кровавых рецидивов в будущем.

30 сентября 1989 года»

 

Приложение.

Мизерное число казненных при царском режиме (в частности, при Николае I) широко обсуждалось писателями и историками. Кто только этой цифрой (несколько десятков человек за почти двухсотлетний период) не восхищался. Упоминал ее в вышеупомянутой статье Кожинов. Солженицын в «Архипелага ГУЛАГЕ» уделил ей должное. В вышедших за последнее время статьях различных писателей и публицистов она тоже фигурировала. Так ли это?

Читатель наверное помнит замечательный (если можно назвать замечательным, страшный) рассказ Льва Николаевича Толстого «После бала». Может, Толстой сгустил краски? Посмотрим, как все это выглядело глазами очевидца, В журнале «Русская старина» (1875, сентябрь) опубликованы воспоминания Л. А. Серякова о бунте в военных поселениях в 1832 году.

«Виновных в нашем округе оказалось около 300 человек. В связях квартиры убитых штаб-офицеров, обер-офицеров, докторов и других лиц обращены были в арестантские тюрьмы, в окна вставили железные решетки. В эти временные тюрьмы, в деревянных тяжелых колодках были рассажены арестованные. Охраняли их казаки и. солдаты резервов, потом прислан был еще батальон солдат, кажется из Петербурга.

Обвиняемые, сколько помню про наш округ, просидели в тюрьмах до Великого поста 1832 г., в томительном ожидании окончательного решения своей участи. Наконец, участь эта была решена: одних приговорили, к наказанию кнутом на так называемой кобыле, а других - к прогнанию шпицрутенами.

Я живо помню эти орудия казни. Кобыла это доска, длиннее человеческого роста, дюйма в три толщины и в пол-аршина ширины; на одном конце доски вырезка для шеи, а по бокам - вырезки для рук, так что, когда преступника клали на кобылу, то он обхватывал её руками, и уже на другой стороне руки скручивались ремнем, шея притягивалась также ремнем, равно как и ноги. Другим концом доска крепко врывалась в землю наискось, под углом.

Кнут состоял из довольно толстой и твердой рукоятки, к которой прикреплялся плетеный кнут, длинною аршина полтора, а на кончик- кнута навязывался 6-ти или 8-ми вершковый, в карандаш толщиной, четырехгранный сыромятный ремень.

Что же касается до шпицрутенов, то я вполне ясно помню, что два экземпляра их, для образца, были присланы (как я позже слышал) Клейнмихелем в канцелярию округа из Петербурга, Эти образцовые шпицрутены были присланы, как потом мне рассказывали, при бумаге, за красней печатью, причем предписывалось изготовить по ним столько тысяч, сколько потребуется. Шпицрутен - это палка, в диаметре несколько менее вершка, в длину - сажень: это гибкий, гладкий лозовый прут. Таких прутьев для предстоящей казни бунтовщиков нарублено было бесчисленное множество, многие десятки возов,

Наступило время казни. Сколько помню,  это было на первой или на второй неделе Великого поста. Подстрекаемый детским любопытством (мне шел 9-й год), я бегал на плац, лежащий между штабом и церковью, каждый день, во все время казней. Морозы стояли в те дни самые лютые.

На плацу, как теперь вижу, была врыта кобыла, близ нее прохаживались два палача, парни лет 25-и, отлично сложенные, мускулистые, широкоплечие, в красных рубахах, плисовых шароварах и в сапогах с напуском. Кругом плаца расставлены были казаки и резервный батальон, а за ними толпились родственники осужденных.

Около 9-ти часов утра прибыли на место казни осужденные к кнуту, которых, помнится, в первый день казни было 25 человек. Одни из них приговорены были к 101-му удару кнутом, другие - к 70-ти или к 50-ти, а третьи - к 25-ти ударам кнута. Приговорённых клали на кобылу по очереди, так что в то время, как одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей очереди. Первого положили из тех,  которым было назначено 101 удар.  Палач отошёл шагов на 15 от кобылы, потом медленным шагом стал приближаться к наказываемому; кнут тащился между ног палача по снегу; когда палач подходил на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмахивал правою рукою кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар. Палач опять отходил на прежнюю дистанцию, опять начинал медленно приближаться и т. д.

Наивно-детскими, любопытными глазами следил я за взмахами кнута, и взглядывал на спину казнимых: первые удары делались крест на крест, с правого плеча, по рёбрам, под левый бок, и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Мне казалось, что палач с первого же раза весьма глубоко прорубал кожу, потому что после каждого удара он левою рукою смахивал с кнута полную горсть крови. При первых ударах обыкновенно слышен был у казнимых глухой стон, который умолкал скоро; затем уже их рубили, как мясо. Во время самого дела, отсчитавши, например, ударов 20 или 30, палач подходил к стоявшему тут же на снегу полуштофу, наливал стакан водки, выпивал и опять принимался за работу. Всё это делалось очень, очень медленно.

При казни присутствовали священник и доктор. Когда наказываемый не издавал ни стона, никакого звука, не замечалось даже признаков жизни, тогда ему развязывали руки и доктор давал нюхать спирт. Когда при этом находили, что человек ещё жив, его опять привязывали к кобыле и продолжали наказывать.

Под кнутом, сколько помню, ни один не умер (помирали на второй или третий день после казни); между тем, каждый получил определенное приговором суда число ударов.

Но ударами кнута казнь не оканчивалась. После кнута наказанного снимали с кобылы и сажали на барабан; на спину, которая походила на высоко вздутое рубленое мясо, накидывали какой-то тулуп. Палач брал коробочку, вынимал из нее рукоятку, на которой сделаны были буквы из стальных шпилек в 1/2 дюйма длины; шпильки эти изображали, помнится, букву К и еще какие-то буквы. Палач, держа рукоятку в левой руке, приставлял штемпель ко лбу несчастного, затем правой рукой со всего размаха ударял по другому концу рукоятки; шпильки вонзались в лоб и, таким образом, получалось требуемое клеймо; таким же приемом быстро высекались буквы на обеих щеках. После отнятия клейма, из ранок сочилась кровь; палач затирал кровавые буквы каким-то порошком, чуть ли не порохом, так что в каждой прорези оставался черный след. Таким образом получался знак, который впоследствии, как я слышал, делается совершенно белым, и не может уничтожиться очень долго, во всю жизнь.

Казнь кнутом продолжалась до сумерек, и во все это время били барабаны.

Наказание шпицрутенами происходило на другом плацу, за оврагом. На эту казнь я бегал по несколько раз в течение двух недель; холодно, устану: сбегаю домой, отогреюсь и опять прибегу. Музыка, видите ли, играла там целый день - барабан да флейта - это и привлекало толпу ребятишек.

На этом плацу, за оврагом, два батальона солдат, всего тысячи в полторы, построены были в два параллельных друг другу круга, шеренгами лицом к лицу. Каждый из солдат держал в левой руке ружье у ноги, а в правой – шпицрутен. Начальство находилось посредине и по списку выкликало - кому когда выходить и сколько пройти кругов, или, что то же, получить ударов. Вызывали человек по 15 осуждённых, сначала тех, которым следовало каждому по 2000 ударов. Тотчас спускали у них рубашки до пояса; голову оставляли открытою. Затем каждого ставили один за другим, гуськом, таким образом: руки преступника привязывали к примкнутому штыку так, что штык приходился против живота, при чем, очевидно, вперед бежать было невозможно; нельзя также и остановиться или попятиться назад, потому что спереди тянут за приклад два унтер-офицера. Когда осуждённых останавливали, то под звуки барабана и флейты они начинали двигаться друг за другом. Каждый солдата делал из шеренги правой ногой шаг вперед, наносил удар и опять становился на свое место. Наказываемый получал удары с обеих сторон, поэтому, каждый раз голова его, судорожно откидываясь, поворачивалась в ту сторону, с которой следовал удар. Во время шествия крутом, по зелёной улице, слышны были только крики несчастных: «братцы! помилосердуйте, братцы, помилосердуйте!»

Если кто при обходе кругом падал и далее не мог идти, то подъезжали сани-розвальни, которые везли солдаты, клали на них обессиленного, помертвевшего и везли вдоль шеренг; удары продолжали раздаваться до тех пор, пока несчастный ни охнуть, ни дохнуть не мог. В таком случае подходил доктор и давал нюхать спирту. Мертвых выволакивали вон, за фронт.

Начальство зорко наблюдало за солдатами, чтобы из них кто-нибудь не сжалился и не ударил бы легче, чем следовало.

При этой казни, сколько помню, женщинам не позволялось присутствовать, а, по приказанию начальства, собраны были только мужчины, в числе которых находились отцы, братья и другие родственники наказываемых. Всем зрителям довелось пережить страшные, едва ли не более мучительные часы, чем казнимым. Но мало того,. Были случаи, что между осуждёнными и солдатами, их наказывающими, существовали близкие родственные связи; брат бичевал брата,  сын истязывал отца ... Наказанных развозили по домам обывателей на санях, конвоируемых несколькими казаками. Надобно заметить, что так как всех 300-человек, наказанных в одном только нашем округе, в лазарет поместить было нельзя, то для них отведены были некоторые избы поселян. Сюда уже беспрепятственно ходили все родные, приносили больным съестные припасы и водку для обмывания ран: водка предохраняла раны от гниения.

Ни одному из наказанных шпицрутенами не было назначено, как мне потом рассказывали, менее 1000 ударов; большей же частью - давали по 2, даже по 3 тысячи ударов; братьям Ларичам, как распространителям мятежа, дано по 4000 ударов каждому; оба на другой день после казни умерли. Перемерло, впрочем, много из казнённых; этому способствовало: недостаток докторов, отсутствие медицинских средств, неимение хороших помещений, недостаток надлежащего ухода за больными и проч.

В народе во всё время казней и всех их последствий не замечалось никакого озлобления, ни малейшего ропота против начальства; говорили только: «Господь наказывает нас за грехи».

Все помнят фамилии пятерых казенных декабристов, а кто помнит фамилии этих забитых палками несчастных? Пытался ли кто-нибудь оценить их количество? Возможно,  многие из этих людей с удовольствием обменяли бы то, что им досталось, на смертную казнь. Лишив тем самым Кожинова аргумента в его статье,

Еще один «любопытный» кусочек из «Русской старины» (1883, декабрь), характеризующий «образ мыслей» Николая 1.

«Во время отсутствия графа Воронцова из Одессы в 1827 году новороссийскими губерниями управлял тайный советник граф - Пален. Во всеподданннейшем рапорте от 11-го октября 1827 г. граф донес о тайном переходе двух евреев через р. Прут, и присовокуплял,  что одно только определение смертной казни за карантинные преступления способно положить предел оным. Император Николай на этом рапорте написал нижеследующую собственную резолюцию:

«Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить».

Действительно, большой гуманист был русский царь. Наверное, по сравнению с тем, что получили эти два несчастных, смертная казнь - детские игрушки.

От этого ощущения, что мы обязательно должны всему миру что-то такое показать избавиться чрезвычайно трудно. Кто только в плену этого ощущения не находился, Пора понять, что мы я я так все давно показали».  Недавно мне в руки попала книга Петра Григорьевича Григоренко. «В подполье можно встретить только крыс». (Нью-Йорк, 198!, «Детинец»). В ней я с удивлением прочел: «Америка страна чудес. Я не перестаю поражаться ее изобилием и организованностью. Здесь все в избытке - и продовольствие, и промышленные товары, и энергия. Ни за чем не надо ехать в «центр». Нет такого понятия, как «центр». Магазин самого дальнего от города поселка имеет все необходимые населению товары: как и первоклассный магазин огромного города, а жилье имеет все городские удобства, да плюс к тому преимущества чистоты воздуха и красот природы. Америка вся в огнях, море огня - ночь превращена в день. И ещё потрясающая организованность. В магазинах всегда все есть, а когда подвозят - не поймешь. Фактически - непрерывный, никем специально не организуемый, высокоорганизованный конвейер. В общем мы попали не в другое государство, а на иную планету. Если же взглянуть на небоскребы, гигантские висячие мосты, фантастические пороги с развязкой в нескольких плоскостях, то мы увидим иную эпоху. «Догнать Америку» - глупый лозунг. Догнать нельзя. Сегодняшняя Америка - результат многолетней свободы. Чтобы и нам в так называемом Советском Союзе, создать аналогичные условия, надо открыть дорогу для свободного развития. Тогда наш народ, учась у Америки, сумеет создать у себя... нет, не Америку ... что-то иное, и я верю, более прекрасное.»

Сказать нечего!!!!!!!!!!?????????