Борис Липин
Она
Она подходит к проходной, немного склонившись набок, как будто стесняется своего высокого роста. Лениво, как тигрица лапой, возит кулачком по дну сумочки пока не найдет пропуск, а потом небрежно, глядя в другую сторону, покажет его охраннику, и снова бросив пропуск в сумочку, пойдет по вестибюлю. У нее тугое, упругое тело. Юбка намного выше колен. Ноги обтянуты в прозрачные колготки. Икры толстые, но гладкие, а к колену нога становится немного тоньше, чтобы перейти в круглое длинное бедро. Как эти бедра мерно колышутся при походке. Сзади юбку рвут выпуклые половинки попки. Все это тоже движется. Если мужчина идет сзади и смотрит на это движение, бес, наверное, ухмыляется его мыслям. Выше бедер талия. Не узкая, но ясно обозначенная. У тела, красота которого не результат гимнастических упражнений, а природной грации, очень узкой талии быть не может. У нее крупные груди. Но они не лежат спокойно, а вызывающе торчат вперед. Такое впечатление, что под блузкой нет бюстгальтера. Волосы светлые и длинные. Иногда она распускает их, и они светлыми, немного спутанными прядями свешиваются сзади. Как будто длинная, выгоревшая на солнце, трава растет из головы. Когда она, разговаривая с кем-то, энергично мотает головой, часть прядей залетает вперед, и она, высоко подняв руку, движением, от которого собеседника бросает в жар, отбрасывает их назад, за спину. При этом блеснет, надетое на палец, широкое золотое кольцо. А иногда она собирает волосы, как римская матрона, в пук на затылке, и тогда они, перехваченные резинкой, колышутся сзади, как хвост породистой кобылы. И, вообще, вся она, с этими волосами и фигурой, когда идет по коридору, напоминает кобылу, которая медленно, лениво скачет, то ли радуясь свободе, то ли недоумевая, зачем она ей нужна, и куда надо скакать. Какой чужой выглядит она в этом мрачном коридоре научно-исследовательского института.
У мужчин, которых она встречает на пути, при взгляде на нее перехватывает дыхание. Сердце замирает. Они начинают чувствовать свою ущербность. Начинают понимать, что до сегодняшнего дня жили не так. Если они вели научный спор, то следующим предложением, сказанным после взгляда на нее, будет какая-нибудь чушь. Стоявший спиной к ней недоуменно взглянет на собеседника, а, увидев его устремленный мимо взгляд, сам повернет туда голову и замолчит. Она отойдет от них метров на десять, а они будут с перехваченным дыханием тупо смотреть ей вслед, проглатывая слюну, а потом, не глядя друг на друга, потому что каждому будет стыдно, попытаются продолжить разговор, и обнаружат, что совершенно забыли, о чем говорили до этого. А когда вспомнят, тема разговора покажется им пустой и ненужной, и они, сказав по инерции несколько предложений, разойдутся по комнатам. Они поймут, что и после сегодняшнего дня будут жить зря.
А одинокий мужчина, идущий ей навстречу? Он уже встречал ее до этого несколько раз в коридоре и столовой, и знает, что ни у кого другого в институте нет такой фигуры и походки. Задолго до встречи он начинает готовиться, решив показать себя молодцом. Походка становится уверенной, но неторопливой, - надо еще раз хорошо обшарить ее взглядом, - живот подтягивается, грудь держится колесом. Он рассеянно смотрит в сторону, но несколько раз быстро переводит взгляд на нее и отводит глаза, заметив, что она чувствует его взгляд. А когда до встречи осталось несколько метров? Тут уж он ничего не может с собой поделать, и, опустив голову, как будто боясь споткнуться, упорно смотрит на ее фигуру, мысленно срывая с нее одежду. Когда поравняются, он призывно смотрит ей в лицо, стараясь лучше запомнить его до следующей встречи. Потом, убедившись, что в коридоре никого нет, повернется назад и будет смотреть на ее фигуру, пока она не исчезнет за поворотом.
О чем думают мужчины при взгляде на нее? О чем они, вообще, могут думать, глядя на женщину? Мы можем только догадываться.
А о чем думает она? Правда, о чем она думает?
Вчера ей опять звонила эта гадина. Зачем она звонит? Что ей надо? Хочет поиздеваться над ней? Звонит и молчит. А она, как дурочка, громко говорила в трубку: «Алло! Алло! Говорите громче!», пока на другом конце не расхохотались и не положили трубку. У нее сразу потемнело в глазах, ноги стали ватные, заболело сердце. Она не соображала, что надо повесить трубку, и, слушая короткие гудки, которые, как иглы, вонзались в мозг, уселась на стул в прихожей. Хорошо, что был стул, а то она бы упала. Значит, муж опять у нее. У этой сучки. Потом повесила трубку, подперла голову руками и принялась беззвучно плакать. Слава Богу, что Сашенька маленький и ничего не понимает. Возит паровозик у нее между ног. Потом поднялся.
- Мамочка, ты чего плачешь?
Сжала его так, что он чуть не закричал.
- Живот болит.
- Надо клизму сделать. - С трудом вырвался. - Пусть папочка врача вызовет.
Твой папочка уже сделал мне врача. Зачем они живут вместе? Ведь это все равно не жизнь. Зачем? Чтобы он гладил Сашеньку по головке, а потом уходил к этой гадине. Или к другой. Она тогда вдруг вся начала чесаться. Ничего не сказав ему, пошла к врачу. Как стыдно было ей сидеть в очереди в диспансере среди здоровенных мужиков и развязных девиц, чувствуя, как они что-то шепчут про нее. А врач? Он был старый и не очень чистый. Сморщенный какой-то. Чужой мужчина. И перед этим сморчком она разделась и обнажилась. Он брезгливо посмотрел и написал направление на санобработку.
А потом она вместе с девочками, которым не давали направление в летний лагерь, мазалась карбофосом.
Ей показалось, что она постарела на десять лет. Когда муж пришел с работы, коротко рассказала ему все, и сказала:
- Больше не прикасайся.
Если б он, хоть что-нибудь сказал!? Наврал? Или попросил прощения? Она бы простила. А он ухмыльнулся, посвистел и ушел. И не приходил неделю. Она сказала Сашеньке, что он в командировке. Потом он пришел. Остался ночевать. И сразу полез к ней. Только бросил коротко:
- Не бойся. Все в порядке.
Она не боялась. Она его тогда так ждала, что чуть с ума не сошла. Любовь пропала. Но осталась жуткая животная тяга. Сковывающее все тело, желание самки, чтоб ее покрыли. Ведь она самка. Сама с собой она это не скрывает. Ей это нужно, как воздух. Может быть, даже больше. Но, когда она почувствовала на своем животе, под грудями его руку, сжалась и, вдруг, сильно ударила по ней. Он вскрикнул от боли и удивленно спросил:
- Ты, чего?
А она, молча, лежала, глядя в потолок, и старалась не зарыдать. Была светлая ночь, и он хорошо видел ее лицо. Поняв, что лучше к ней не лезть, хмыкнул недоуменно, отвернулся и через десять минут захрапел. Она чувствовала, как ее слезы катятся по лицу и падают на подушку. Господи. Неужели для такой жизни ласкали и растили ее мама с папой?
На следующую ночь он снова ушел. Так они с тех пор и живут. Он гладит Сашеньку по головке, а она говорит ему, что папочка ушел на работу в ночную смену. Ей тогда срочно нужно было что-то делать. Неудовлетворенное желание настолько вымотало ее, что она на работе перестала соображать, когда у нее что-нибудь спрашивали. Месяц она терпела. Потом начальник, который всегда говорил ей комплименты, и к которому она начала присматриваться в последнее время, пригласил в обед выпить кофе. Пошла с ним. Привел ее домой к своей маме, которая жила рядом с работой. Мама куда-то исчезла. Пили крепкий кофе и ели пирожные. Он гладил ее по руке, которую она не вырывала, молчал, а потом, боясь, что она отшвырнет его, или даст пощечину, уткнулся головой ей в колени. Она сразу откинулась на диван. А через две минуты застонала и заплакала, чувствуя, как губы медленно ползут по ее телу.
Теперь у нее нормальная семья. Муж ездит в командировки и работает в ночную смену, чтобы побольше заработать. Друг - сослуживец делает ей подарки. Она ходит с ним в театр.
Всех мужчин она презирает. Она знает, они могут предать. Как предал муж. Она презирает их и за слюни, которые они распускают, глядя на нее. Она чувствует эти взгляды, и никогда не упускает случая побольнее ответить и порезче пресечь попытку пригласить ее куда-нибудь. При этом у приглашающего голос становится многозначительным, а взгляд - сальным и нехорошим. Она давно заметила, что из десяти приглашений: одно в театр на спектакль, который она уже смотрела с другом - сослуживцем, два - в кино, и восемь в гости, причем добавляется, что самого хозяина нет дома. И она требует все новых и новых доказательств любви от друга - сослуживца, которые тот, одурев от радости, предоставляет.
Сынок - Сашенька, единственный мужчина, которого она любит. Когда она целует и ласкает его, одна мысль ее смущает. Неужели он будет такой же, как они, когда вырастет?