Борис Липин

 

Как правильно?

 

 

 

Пятница. Четыре часа дня. Двхэтажный Дрезден. Немецко-русский институт культуры имени Достоевского. Вы удивитесь, но в Дрездене есть такой институт. Федор Михайлович жил здесь. Тут у него родилась дочка. Поэтому, немецко-русский институт носит его имя.

Кто только тут не жил. Я недавно перечитал книгу Ярослава Шедивы «Меттерних против Наполеона». Оказывается, Меттерних тоже начинал дипломатическую карьеру в Дрездене. Был бы здесь австрийско-немецкий институт, он бы, наверное, назывался «имени Меттерниха». Впрочем, австрийцы тоже немцы. Может, в Австрии есть институт имени Меттерниха? И Наполеон тут был много раз Как здорово бы звучало: «Французско-Немецкий Институт Культуры имени Наполеона». И Александр I тут побывал. Батюшков тут беседовал с Раевским. Тут он впервые заболел нервным расстройством, сжег свои рукописи, и провел несколько лет в Пирне в лечебнице Sonnenstein. Обо всем этом написано в замечательной книге «Русский мир Дрездена. Прогулки по историческим адресам», написанной Ольгой Васильевной Гроссман. Мне дали почитать, и я не мог оторваться. Читал всю ночь, как детектив. Сейчас хозяйка книги просит отдать, а я не могу оторвать ее от сердца. Придется рвать вместе с сердцем.     

Я вышел из института. Вокруг дома сад и забор с воротами. Видны такие же домики. Наверное, их хозяева сейчас сидят в домах вокруг. Дома, наверняка, все частные. Похожи друг на друга. Все двухэтажные. Так мне показалось. Специально этажи я не считал. Но все дома похожи на коттеджи. Темно красный кирпич или серая штукатурка. Красные черепичные крыши. Балконы на втором этаже. Вокруг каждого дома зелень. Засажен каждый метр. Деревья и кустарники. Хорошо виден только второй этаж. Наверное, их хозяева не бегают к семи утра на работу. А может быть, и бегают. Я не знаю немецкого менталитета. Могу только догадываться. Будь у меня в России такой дом, я бы никуда не ходил. Разводил бы цветы в саду. Построил бы большую оранжерею и разводил бы кактусы.

Вышел из ворот. Один. Как чудно. Не люблю людей. Я так много времни провел среди книг, что они мне кажутся идиотами. А может, я идиот? Может, так оно и есть? У меня плохая наследственность. Русская маменька побывала в концлагере Равенсбрюк, а папенька еврей был садист. Очень любил пороть меня ремнем. Недавно я перечитал книгу биографию Чехова, написанную ангичанином Дональдом Рейфилдом, и узнал, что старшие братья Антнона Павловича писали в кроватку. Это был невроз. Я тоже в детстве писал в кроватку. Папенька водил меня к врачу. Врач что-то советовал. Папенька слушал его советы. Ему надо был перестать меня сечь. Но папенька этого сообразить не мог.

В «Женитьбе» Гоголя Анучкин жалуется, что не говорит по-французски. Папенька виноват. «Вы думаете, я говорю  по-французски?  Нет, я не имел  счастия воспользоваться таким воспитанием.  Мой отец был мерзавец, скотина. Он  и не думал меня выучить французскому языку. Я был тогда еще  ребенком, меня легко было  приучить  - стоило  только посечь  хорошенько,  и  я  бы  знал,  я  бы непременно знал».

Мой папенька сек меня неоднократно. Однажды так вытянул ремнем, что у меня до сих пор остались на животе красные точечки. Маленькие кровоизлияния. Пятьдесят лет прошло, кровоизлияния остались, а по-французски все равно не знаю.

На улице никого. Только огромное количество припаркованных автомашин. У всех немцев машины. Тут это не роскошь, а средство передвижния. Пробок нет.  Автонавигаторы. Правил никто не нарушает. Машины летят одна за другой стремительным домкратом. Полно видеонаблюдателей. Измерителей скоростей. Если неправильно припарковался, накажут. Я видел, как к припаркованной машине подходит немец, фотографирует номер, салон, фас, профиль, зад, повернутые колеса. Наверное, что-то не так. В ближайшие несколько дней владелец автомашины получит по почте квитанцию – просьбу уплатить штраф.

Эти мои приятные мысли про папеньку, немцев, автомашины (мне так и не довелось посидеть за рулем), были самым неожиданным образом прерваны.

Вдруг, откуда ни возьмись, появился (как говорил покойный Витя Иванов)... Вы знаете продолжение «появился...»? Если знаете, улыбнитесь. Не знаете, Вам и знать не надо.  Из-за машины вынырнул немец. Я даже испугался. Откуда он взялся? Только что никого не было? Так хорошо думалось о смысле жизни. О бренности бытия. И вот, мое одиночество нарушено. Но ведь он мне ничего не скажет? Я тоже ничего ему не скажу. Сказать ему я ничего не хочу. А главное, не могу. Я очень плохо знаю немецкий. Сейчас мы спокойно разойдемся, и я продолжу свои мысли.

Я подумал, что мой папенька окончил войну в Берлине. Мой дяденька встретился с американцами на Эльбе. Что сказали бы они, узнав, что сынок и племянничек идет по Дрездену, а Эльба в двухстах метрах. Сам я думаю, что это очень хорошо. Добрые немцы проперировали меня. И я иду по улице. Думаю. Строю планы. В России я бы уже умер. А если бы жил? Врагу своему не пожелаю такой жизни.

Но немец стремительно приближался. Шел на таран. Что он хочет? Дать ему я ничего не могу. Денег у меня нет. Только карточка на трамвай и автобус. На ней я сам должен отсюда уехать. Пешком мне не дойти. И я ее только что купил. Мне на ней еще месяц ездить. Я не могу ее отдать. А больше у меня ничего нет. Одежду? Но он сам неплохо одет. Немец приблизился на расстояние вытянутой руки. Мне не уйти от столкновения.

Вытянул руку, чтобы сдержать его. И упершись в руку, он стал возбужденно приплясывать. Руки выбрасывал в стороны, а ногами по очереди подпрыгивал. Он танцевал. Все это напоминало твист. Я почувствовал запах вина. Он пьян. Это такая редкость среди немцев. Наверное, мы, все-таки, сумеем разойтись. Надо просто сказать, что не могу ему ничем помочь.

- Meine deutsche Sprache sehr schlecht! – закричал я в страхе. Кто знает, что ему нужно. Напасть на меня он не может. Он в два раза меньше. Да, наверное, и не хочет. Немцы не нападают друг на друга. Можно спокойно идти в три часа ночи и знать, что с тобой ничего не случится.

Надо, чтобы он сразу понял, что не могу ему ничем помочь. Но он оперся на мою вытянутую руку и прижимал меня к забору. Давил на меня. Глаза возбужденно горели. Что делать? Может надо кричать на русском? В двадцати метрах от меня в институте культуры сидят русскоговорящие немцы. Но они могут меня не услышать. Стены толстые. Чего он хочет?     

- Ссать хочу! – вдруг выкрикнул немец на чистом русском языке без всякого акцента.

Боже! Передо мной был нечастный соотечественник. Как он сюда попал!? По какой программе? На еврея не похож. Может, он женат на еврейке? А может, он немец из алтайского или кахского села? Может, женат на немке?  Впрочем, чего мне ломать над этим голову.

- Ссы тут! – показал я рукой на панель.

- Боюсь, - показал он рукой на окна, - немцы увидят, оштрафуют.

Я посмотрел на окна. Все были занавешены. Может, хозяева смотрят на нас из-за занавесок? Может, соотечественник прав? Ясно, что он больше меня живет в Дрездене. Знает, чего можно ждать от немцев. Просто, я живу совсем немного. Два года. И один год проболел. Провел в кровати. Я и сейчас болею. Что с ним делать?

Мне в голову пришла дикая и шальная мысль. Подумал, что могу помочь ему. Пусть ссыт в институте культуры. Почти все сотрудники института сейчас на втором этаже. На первом только библиотекарша. Нас никто не заметит. Туалет был в подвале. Вход в подвал прямо из вестибюля. Там чисто оборудованное помещение, где сидят соотечественники, когда хотят продлить паспорта. Надо только зайти потихоньку в вестибюль, и спуститься в подвал.

- Пойдем, - потянул я его за рукав.

Он что-то залопотал.  

- Молчи! Ни звука!

Он продолжал лопотать. Издавать непонятные звуки. Хрюкать. Не понимал, что от него хотят. Видно, был сильно пьян.

- Ich der russische Professor! - снова заорал я.

Он испугался. В страхе поднял руки.

- Сдаюсь!

Как он легко сдался, подумал я. Может, его папа во время войны так сдался? Кажется, у Гальдера я в дневнике читал, что к зиме сорок второго года в немецком плену оказалось шесть миллионов советских солдат.  

Он затих, а я потащил его за собой. 

Зашли в вестибюль и спустились по лестнице. Никого не было. Слава Богу, нас никто не видел. Я знал, что справа в подвале дверь в туалет. Завел его.

- Давай!

Он долго возился с ширинкой. Наконец расстегнул.

- Ну что!

- Не могу, - заплакал он.

- Почему?

- Я три часа терпел.

- А сейчас?

- Не смотри на меня. Я так не могу. Отвернись!

Минут десять он стоял над унитазом. Наконец послышалось бульканье.   

- Ну как?

- Подожди немного.

- Через пятнадцать минут он повернулся ко мне.

- Спасибо.

- Ну я пошел.

- Выведи меня, - снова заплакал он, - я сам не найду дорогу.

Действительно, подвал, крутая лестница. Не найдет. Взял его за руку.

- Только молчи.

За воротами он расслабился. Я тоже. Жутко хотелось курить.

- У тебя закурить нет?

Он достал пачку. Закурили.

- Хочешь выпить? – достал он из-за пазухи огромную бутылку вина.

- Не могу. Почки.

- А у меня печень! - обрадовался он.

Я отказался. Зачем мне потом лежать три дня на диване. Я и так живу на таблетках.

- Больше сюда не ходи.

Он отхлебнул из бутылки и засунул ее за пазуху. Быстро побежал и исчез за машинами. По-моему, он даже не понял, где был. Все дома похожи друг на друга. Эльба рядом. Добеги до нее и писай на берегу. Может, в Эльбу нельзя писать? Кто его знает. У немцев свои порядки. Говорят, грибов собирать много нельзя. Не больше двух килограммов. Собрал больше, могут оштрафовать.Рыбу можно ловить только с удостоверением. Чтобы получить удостоверение, надо ходить на курсы. Маленькую рыбу надо отпускать. Очень большую тоже. Так мне сказали.  

Мысли мои вдруг сместились в другую плокость. Детство мое прошло в коммунальной квартире. В прихожей стоял огромный стеллаж с книгами. Книги были общие. Все соседи брали читать, что хотели. Помню, что там стояла толстая книга Марии Марич «Северное сияние». Я ее много раз перечитывал. Это была первая книга о декабристах, которую я прочитал. С того времени я поменял много квартир, и Мария Марич мне под руки больше не попадалась. Но содержание книги хорошо помню. У меня жуткая память. Я иногда сам ее пугаюсь. Вспоминаю содержание и понимаю, что книга сплошное вранье. Но это была моя первая книга о декабристах. Первая.

С тех пор я купил и прочел множество книг о декабристах.

У меня несколько книг Эйдельмана. Десяток книг мемуаров самих декабристов. Две книги о Пестеле. Несколько книг о Лунине. В серии ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ есть письма самого Лунина из Сибири. Кстати, эти письма невозможно читать. Бред какой-то. Столько написано о его героическом поведении, а письма жутко глупы. Во всем виноваты Рюрик и его шайка. Все видят, что вокруг идиотизм, и все ищут виноватых.

У Алексея Константиновича Толстого – татары. У Лунина – Рюрик. У славянофилов – Петр. У Бунина – большевики. У Шафаревича – евреи. 

Есть, тоже в серии ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ, замечательная книга «Воспоминания Бестужевых», подготовленная и прокомментированная Марком Константиновичем Азадовским.

Нигде не вспоминали Марию Марич. И только за несколько лет до отъезда в Германию, я купил книгу переписки Марка Азадовского с Юлианом  Григорьевичем Оксманом, подготовленную к печати сыном Марка Константиновича – Константином Марковичем. Кстати, из переписки я узнал, что у Азадовского старшего написана статья «Фольклоризм Бунина». Статья была не напечатана. Попросил Константина Марковича дать почитать и понял, что это лучший анализ бунинских текстов. Написал ему свою точку зрения, он согласился, и статья скоро будет напечатана. Если уже не напечатана.

Но вернемся к Марии Марич. В переписке Азадовского и Оксмана она упоминается. Оксман пишет Азадовскому: «...От Пороха слыхал о возмутительной рецензии г-жи Блядич на ваших Бестужевых. Сам еще не смотрел "Нового Мира", но эту старую бандершу как отвратительную завистницу и злопыхательницу помню еще по 30-м годам. Она ведь была одной из участниц похода старых жаб на покойника Юрия Николаевича (наверное, Тынянова), но тогда это было только смешно. Она считает, вероятно, что в вашем лице она сводит счеты со всей декабристской наукой. Как загасить вонючую курилку? - Посцать на нее при случае! А думать об этом не стоит...»  

Как правильно? ПОССАТЬ или ПОСЦАТЬ? Письма писали два великие русские филолога. Они должны знать язык. С другой стороны, соотечествнник, выплясывавший твист передо мной, тоже был его носителем. Так это для меня и осталось загадкой.

                                 1 декабря 2010 гю