Рецензия Адамовича на книгу Бунина

 

 

Рецензия эта была опубликована в газете  «Новое русское слово» 22 октября 1950 года, в день восьмидесятилетия Бунина.

 

 Рецензия замечательная. Адамович четко обозначил то, о чем сам Бунин, может быть, думал интуитивно. Собственно, в этом и состоит задача критика. По прочтении ее еще раз становится понятно, почему Бунин считал Адамовича лучшим литературным критиком эмиграции. Сам Бунин в «Автобиографических заметках» грустно сказал «Слишком поздно родился я». А некоторые малоумные авторы воспоминаний эту мысль подхватили. К нашему счастью и несчастью, Бунин родился вовремя. Кто еще с такой силой смог сказать о том, что произошло с Россией?

Текст этот знакомая американка копировала мне в Библиотеке Конгресса в зале микрофильмов. Газету не выдают на руки из-за дряхлости. Поскольку содержание ее крайне интересно и неизвестно, мне захотелось вывесить ее в интернете. Примечания мои.

                                Борис Липин.  

 

«Воспоминания» Бунина¹

Книга эта, наверное, вызовет долгие споры и толки. Вызовет одобрение, как принято выражаться, «безоговорочное». Вызовет возмущение. Удивляться тут нечему, на это она ведь и рассчитана. Бунин в своих «Воспоминаниях» как будто дал «последний решительный бой» всему, что ненавидит и презирает, и не поскупился на выражения самые резкие, какие в печатном языке допустимы. Во избежании упреков в голословности приведу короткий список таких выражений, составленный почти наудачу, при вторичном, беглом просмотре книги: идиот, кретин, свинство, наглость, обезьянье неистовство, скотоподобный холуй, - и так далее, и так далее, чуть ли не до бесконечности. Относятся эти комплименты к людям известным и даже знаменитым. Если не ошибаюсь, была у Акима Волынского² книга, названная «Книгой великого гнева»³. Именно великим гневом проникнуты и воспоминания Бунина.

Надо сказать сразу; книга эта чрезвычайно увлекательная, даже захватывающая, соглашаешься с Буниным или нет. Упоминать о том, что она блестяще - или как-нибудь там иначе написана, незачем: когда же Бунин писал не «блестяще», да и пишет ли в наше время кто-нибудь так, как он, с такой свободой и с такой царственной простотой? Невольно ловлю себя на том, что садясь за эту статью я со смущением подумал: а ведь пожалуй статью прочтет и он сам? Прочтет и наверно поморщится: то не так и это не так, не по содержанию, а по слогу. Но можно ли в газете, при необходимости соблюдать известный, твердо установленный и в конце концов необходимый, спасающий от не всегда грамотных индивидуальных капризов газетно-стилистический «штамп», писать так, чтобы он не поморщился, - даже если бы для этого были силы? Толстой писал не газетно и не мог бы ни в какой газете быть постоянным сотрудником. Вл. Соловьев и очень часто Достоевский писали более или менее газетно. Как не уловить тут огромной «дьявольской» разницы! Вот у Бунина есть в воспоминаниях глава о Куприне, столь удивительная, как свидетельство понимания стиля и слога, правды и лжи в стиле и слоге, что по прочтении ее хочется сказать, как когда-то Писемский: «хоть перо бросай». Каждое замечание, каждый намек Бунина - верны, но будто для того только и сделаны, чтобы отбить охоту писать после него и в особенности о нем.

О чем «Воспоминания»? Было бы несправедливо свести их только к великому гневу. Есть в них и страницы, не связанные с основной темой, - например рассказ о принце Ольденбургском, который в эмиграции с такой же непринужденностью обращался к Бунину на «ты», как прежде говорил ты «Коле», т. е. Николаю Второму. «Удивительный был человек», замечает Бунин, - и вспоминает, как однажды принц, проведя вечер в обществе старых эсеров, «со святой простотой», «с совершенной искренностью» воскликнул:

-     Ах, какие вы все милые, прелестные люди! Как грустно, что Коля никогда не бывал на подобных вечерах. Все, все было бы иначе!

Есть короткий рассказ о встречах со Львом Толстым, появившийся лет двадцать тому назад в «Современных Записках», - с незабываемой последней страницей, где о Толстом, состарившемся, измученном совестью, мыслью и вообще жизнью, угадано и сказано больше, чем во всех его биографиях. Есть многое о Чехове, которого Бунин причисляет к «самым замечательным русским писателям». Есть статья о полузабытом Эртеле, авторе «Гардениных», романе, который по мнению Бунина «навсегда останется в русской литературе», - что может быть хоть кого-нибудь побудит этих «Гардениных» перечесть или вернее прочесть. Есть и другое, лишенное «обличительного задора».

Но все-таки в основном своем складе книга обличительна и даже яростна. Она посвящена в этой основной своей части нашим недавним «властителям дум», и почти никому из них нет у Бунина ни пощады, ни даже снисхождения. Если я заметил, что «Воспоминания» вызовут долгие споры и толки, то главным образом потому, что имена пренебрежительно Буниным называемые, многим еще дороги и останутся дорогими даже после чтения его книги.

Было бы неуместно, отчасти даже было бы тягостно, затевать спор о каждом в отдельности, о Блоке например, о Есенине, или о Горьком. Речь идет не о том или ином писателе, а скорее о целой эпохе русской культуры, эпохе, которую на языке обывательском называют обыкновенно «декадентской» (Бердяев, наоборот, определял тот же период выразительным, но ужасающим словом «ренесанский»). Бунин всегда держался в стороне от всякого модернизма и остался непримирим до сих пор. Над его «Воспоминаниями», дышащими таким непоколебимым упорством, такой уверенностью в своей правоте, читатель спрашивает себя: действительно ли он прав? И даже если сейчас ответ неясен, увеличиваются ли с каждым годом шансы Бунина на выигрыш тяжбы, и восторжествует ли когда-нибудь его прокурорская точка зрения?

Не будем ничего предсказывать. Кое в чем, даже во многом, Бунин прав несомненно, - и утверждаю я это с тем большей прямотой, что к торопливым «переоценкам ценностей» склонности не чувствую. Многое из того, что сейчас сказал Бунин, давно уже носилось в воздухе и сказано должно было быть. Память Блока в русской литературе священна, надеюсь - на веки веков, и трудно сомневаться, что если бы Бунин пожелал вслушаться - да, именно вслушаться! - в его стихи с каким разбирает их логическое и стилистическое построение, он с этим согласился бы. Он даже повторил бы пожалуй «удивительный был человек», право не менее удивительный, чем принц Ольденбургский. Он уловил бы сквозь блоковскую невнятицу, сквозь блуждания и срывы нечто такое, над чем издеваться нельзя, - и оказался бы к Блоку справедливее. Но в критике текста, «как такового» Бунин почти всегда прав. Если даже оставить «Двенадцать», которые, что же скрывать, почти совсем обветшали, и как бы расплачиваются сейчас за ошеломляющее впечатление, произведенное когда-то, если даже коснуться одного только цикла о «Куликовом поле», то и здесь на бунинский упрек в чрезмерной литературности, приходится ответить: правильно. Гениально по ритму, гениально в смутном и глубоком замысле, - это мы скажем и повторим тысячу раз, - но чуть-чуть, слишком «литературно», даже не без налета чего-то васнецовского. Когда Бунин, вспоминая своего любимого Чехова, с брезгливостью говорит о слезливых пассажах, вроде «неба в алмазах», надо ответить: правильно! Сколько бы ни отрывалось тут от сердца самых дорогих воспоминаний - правильно! Это вовсе не переоценка ценностей, а очищение этих ценностей от того, что пристало к ним дешевого ложного и недолговечного. И Чехов и Блок операцию такую выдержат.

Все дело пожалуй, именно в этих словах - ложь, ложное. Ложь всякую Бунин чувствует, как никто, и слух у него на нее сверх-абсолютный. Чехова всегда считали всегда писателем непогрешимо верного тона, однако Бунин едва ли не первый уловил в его драмах фальшь, и только глухой может теперь после Бунина ее не слышать. А уж о Андрееве или о каком-нибудь Скитальце и говорить нечего. Крайне характерно для автора «Воспоминаний» и его отвращение к показной чувствительности, его врожденное анти-сентиментальное целомудрие. При всей жестокой ненависти к Маяковскому, у Бунина срывается из под пера после рассказа о Есенине «нет, уж лучше Маяковский!». Лучше очевидно потому, что у Маяковского не было по крайней мере претензий на «душевную теплоту», от которой Бунина мутит и тошнит.

Согласие возникает сразу. Правильно! Есенин - настоящий, порой очаровательный поэт, с огромными недостатками, верно подмеченными Буниным. Но - если вопрос поставить шире - возможно ли развитие духовной жизни по прямой линии, без отклонений? Мог ли Блок, даже если бы родился он вторым Пушкиным писать с той же чистотой и ясностью, как Пушкин? Нужен ли и, значит, оправдан ли был этот общий, пусть и бессильный порыв к новизне? Не было ли правоты и в ошибках? Надо ли слушаться своего времени, «музыки» его, как говорил - пожалуй в самом деле слишком литературно, - тот же Блок, если можно безнаказанно⁴ остаться враждебным ему?

На эти вопросы нет ни у кого твердого ответа. Не дает его и книга Бунина. Ценность и значение этой книги, замечательной и страшной, пламенной и несправедливой⁵, в том, что она заставляет насторожиться, проверить себя, задуматься над самой сущностью культуры и творчества - т. е. самого важного, что есть в нашей жизни.

                            Георгий Адамович

 

Печатается по газетному тексту. Устранены типографские ошибки. Сохранена авторская пунктуация.

 

¹ отзыв на книгу «И. А. БУНИНЪ. ВОСПОМИНАНIЯ». КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО «ВОЗРОЖДЕНIЕ - LA RENAISSANCE». 73, Avenue des Champs Elysees, Парижъ, 1950. Бунин до конца жизни требовал издавать себя по старой орфографии, делая исключение после войны для периодических издательств, особенно американских, где набор по старой орфографии был невозможен. Поскольку Адамович все время обращается к тексту книги, имеет смысл сказать о ее содержании. В книгу вошли следующие очерки: Автобиографические заметки; Рахманинов; Репин; Джером Джером; Толстой; Чехов; Шаляпин; Горький; Его высочество; Куприн; Семеновы и Бунины; Эртель; Волошин; «Третий Толстой»; Маяковский; Гегель, фрак, метель; Нобелевские дни.

² Волынский Аким Львович (наст. имя и фамилия - Хаим Лейбович Флексер)(1861-1926) - литературный и балетный критик, историк и теоретик искусства. В 1892-1896 гг. создает цикл полемических статей по истории русской критики (отд. издание - «Русские критики», СПб, 1896). Русская печать почти единодушно объявила ему бойкот, как осмелившемуся выступить с переоценкой эстетического наследия Белинского, Добролюбова и Чернышевского. В 1901-1902 гг. выступал в Москве, Петербурге и Риге с лекциями, в которых критиковал представителей всех литературных направлений за исключением Л. Н. Толстого. Полностью лекции включены Волынским в книгу («Книга великого гнева», СПб, 1904). Книга вызвала скандальную критику. К октябрьскому перевороту отнесся лояльно. В 1920-1926 гг. - зав. итальянским отделом издательства «Всемирная литература».     

³ см. предыдущее примечание.

⁴ употребление здесь слова «безнаказанно» вызывает недоумение. Очень многие, кто эту «музыку» слушать не хотел, были «наказаны». Лишены жизни.

⁵ после того, как сам Адамович, говоря об оценках Бунина,  несколько раз в статье восклицает «правильно!», употребление эпитета «несправедливой» ко всей книге выглядит странным.