Борис Липин

 

Саша

 

 

 

Сначала глаза уперлись в белую кепочку. Ниже черные прямые волосы на белоснежном свитере. Контраст. Все продумано. 

Не любил женщин, у которых сложные прически. Значит, они долго сидят неподвижно. Они должны заниматься гимнастикой ума, или тела. Неважно, какие развивают мышцы. Получают удовольствие, чудесно. Главное, они что-то делают.  

Опустил глаза ниже. Попка – произведение искусства. Из-за белых брюк, которые ее обтягивали, казалась мраморной. Как в отделе древнегреческой скульптуры. Ноги длинные и толстые. Рост высокий. Немного ниже него. Он это любил. Хорошего человека должно быть много. Придвинулся к затылку. Духи и еле уловимый женский запах.

Запах женского тела, это букет хорошего коньяка, который вдыхаешь, когда подносишь к губам бокал. Чем чище тело, тем тоньше запах. У каждой женщины свой. Прижимаясь, ждешь, когда он войдет в ноздри. Это необходимая сексуальная добавка. Половина прелести.

Наполеон, возвращаясь во Францию, писал Жозефине, чтоб она перестала мыться. Интересно, как пахла эта креолка. Наверное, необыкновенно. Может, Наполеон был извращенец? Или грязнуля? Может, он сам не мылся? Какой-то французский солдатик жаловался, что после того, как Наполеон пожал ему руку, он заработал чесотку. Об этом даже стишок есть.    

Что такое извращенец? Наверное, он тоже извращенец. Для многих. Им лучше об этом не знать. Они и не узнают.  

Ему хотелось стать Наполеном. Перед сном попросил жену не мыться. Жена тоже захотела. Опускал голову и приближался губами. В этот момент посмотрел на нее. У нее заинтересованно горели глаза. В нос ударил острый запах мочи. Наверное, у хорошей самки так должно быть. Она должна пахнуть. Превозмог себя, но утром ничего не сказали друг другу. Она поняла, что ему не понравилось.

Теперь она ходила в душ. Потом он жалел, что лишился нового ощущения. Вкуса. Может, потом не смог бы без него. Вспоминал эту ночь, и хотел еще раз попросить. Так и не попросил. Они развелись, и он еще больше жалел, что не запомнил этот вкус. Женщин, которых хотелось просить, больше не было. Ее тело он боготворил. К другим относился потребительски. Очень.   

Часто женщины не самки. То есть, они женщины, но мужчина им не нужен. Тогда, если они не  моются, пахнет только немытое тело. Это отвратительно.  

Женский запах. Хорошо помнил, когда это у него началось. Он тогда был молод и красив. Пришел в гости. Дочка - цветущий розанчик. Через некоторое время родители ушли, а через десять минут он в постели долбил розанчика членом, как стамеской. Она извивалась как змея, и кричала. Была вся мокрая. Все было чудесно, но во время очередного крика услышал повороты ключа в замке. Розанчик предусмотрительно накинула на дверь цепочку. Вернулись родители. Пришлось одеться со скоростью звука и, под звуки голоса оправдывавшегося розанчика и осуждающие взгляды родителей, быстро уйти. Дома сразу пошел в ванную комнату. И как только сел в горячую воду, аромат розанчика ударил в ноздри. Знал, что надо помыться, но не ожидал, что пропах ею. Ощущение навсегда запомнилось, хотя, сам запах помнил плохо.   

Через несколько лет встретил розанчика. Теперь это была увядшая роза. Захотелось вспомнить, что было. Не было ничего. Когда она пришла из душа, удивил слабый неприятный запах. Как будто все время бесшумно пукала. Может, перешла на анальный секс, или заболела? В постели лежала, как резиновая кукла. Так и не понял, чувствовала ли она что-нибудь. Не издала ни звука. Взгляд жалкий. Жалобы на жизнь, и просьбы придти еще. Что с ней произошло? Понял, в прошлое не вернуться. И не надо пытаться.

У него в коллекции было несколько запахов. Запах отцовской свежевыбритой щеки, облитой шипром, помнил, как будто прижимался к ней вчера. Отец приезжал два раза в год. Он кидался к нему на шею, и сразу чувствовал этот запах. Отца давно нет. Мамочкин запах. Думал, что забыл его. Когда она стала старенькая, и пришлось ухаживать, вспомнил. Обнимал ее, и окунался в детство. Мамочки тоже нет. Запах волос первой жены запомнил с первых встреч. Они тогда часами стояли, обнявшись на лестничной площадке, у ее квартиры. Она была на голову ниже. У ее волос был странный запах. Что-то звериное. И жены уже нет. На кладбище нюхал ее волосы. Запах пропал.   

Она обернулась. Может, что-то почувствовала.

Лицо интересное. Не такая красота, как у Натальи Николаевны на портрете Брюллова. Как правило, обладательницы таких овальных лиц – дуры. Где-то читал, что Ахматова воскликнула про Наталью: «Ну, дура она была!» Кстати, у Натальи на портрете была прическа, на которую, наверное, ушло полдня.

Ахматова была неправа. Наталья была не дура. Очень не дура. Просто она не любила поэта Пушкина. Жалко, что нет ее писем к нему. Кто-то их уничтожил. Может, она сама? А Ахматова любила. Ревновала к Наталье. Наверное, мгновенно отдалась бы ему. Но Наталья потеряла голову, когда Дантес стал ее домогаться. Это ошибка. Нельзя терять голову, когда ты жена великого поэта.

Он тоже влюблен в Пушкина. И тоже не может простить этого Наталье.

Перед ним было другое лицо. Никакой овальности. Крупный нос. Длинный вырез ноздрей. Как клюв. Большие глаза. Коричневые зрачки. Длинные мохнатые ресницы. В детстве у него была кукла с закрывающимися глазами. У нее были такие ресницы. Длинные черные брови. Как у египтянки. Очки. Нефертити в очках. По стеклам понял, что сильная близорукость. Когда с такой женщины снимаешь очки, лицо становится беззащитным. Губы полные. В них что-то семитское или арабское. Скорее, они толстые. 

Непростое лицо. С таким не строят и не сеют. 

Он читал, что в тридцатые годы Пильняк пригласил Ахматову прокатиться из Москвы в Ленинград на собственной легковой машине. Она была тогда хороша собой. В середине пути машина сломалась. Ее окружили колхозницы. И какую ненависть Ахматова у них вызвала. Сразу почувствовали в ней чужую.

У него такие лица заставляли учащенно биться сердце. Интеллект и порода. Появляется желание увидеть на нем страсть. Это очень интимное зрелище. Удивило выражение. То ли грусть, то ли боязнь. Чего ей бояться?   

Она еще раз обернулась. Посмотрела в конец очереди, и медленно повернула голову. Они встретились глазами. Понял; повернулась ради него. Заметила. Когда он ее еще увидит? Быстро сунул чек продавщице, вырвал покупку из рук и выскочил на улицу. Она медленно шла. Оглянулась, и пошла еще медленнее. Быстро нагнал ее. Молча, прошли десять метров. 

- Вам помочь?

Ее сумочка ничего не весила.

Она повернула голову. Улыбнулась. Снова увидел глаза и ресницы. Никогда не знакомился на улице.    

- Спасибо.

- Можно я вас провожу?

Она должна жить рядом. Не ездит же за продуктами из другого района.

Вместе прошли двести метров.

- Вот мы и пришли.

Они жили на одной улице. Их разделяли три дома. Почему раньше ее не встречал?

Она открыла парадную дверь. Черные ресницы вопросительно поднялись. Точно! Глаза, как у куклы.

- Давайте прощаться?

- А вы не хотите угостить меня кофе?

- Вы не представились.

Назвал себя.

- А я Саша.

- Шурик, - сказал он, - милый Шурик.

- Сразу милый?

- Простите. У меня голова набита ассоциациями. МИЛЫЙ ШУРИК из детства. В букваре было: «Милый Шурик, это письмо пишу сам». Может, это первое предложение, которое я прочел. 

- И вы запомнили?

- Да. Это моя беда. Я слишком много помню.  

- А я у вас никаких ассоциаций не вызываю?

- Когда шел, думал, на кого вы похожи. Понял, что на себя. Лицо интересное. Фигура. Ноги красивые. В брюках это особенно видно. Их надо целовать. Вы прелесть.

- Столько комплиментов. И таких откровенных.

Хорошо сказано. Называет комплименты откровенными, но показывает, что не против.  

- Лучше сказать, что думаешь, чем потом жалеть, что не сказал. Женщина притворится, что обиделась, но не простит безразличия. Я неправ?  

- Наверное, правы. Спасибо.

- Так вот, Сашенька, я буду счастлив, если вы меня пригласите выпить кофе.

- Вы говорите, как текст читаете. Придется вас осчастливить.

Прозвучало многообещающе.

Грязная лестница. Стены с похабными надписями и пятнами грязно-белой штукатурки. Типичный старый петербургский дом в центре. Три звонка на двери. Коммунальная квартира. Хотелось, чтобы она жила в отдельной.

Его принципом было – не искать приключения, и не уклоняться. Что он сейчас делает: ищет, или не уклоняется? Слишком все естественно.    

Она открыла дверь двумя ключами. Темный коридор, заставленный шкафами. Когда-то он сам жил в такой квартире. Тишина.

- А где соседи?

- Две бабушки. Одна в больнице, а вторая в деревне.

Дала неношеные мужские тапочки.  

Комната понравилась. Чистая. Ковер на полу. Письменный стол. Старинный книжный шкаф. Немецкая пишущая машинка Оптима. Он позавидовал. У него была болгарская Марица, которая все время ломалась. Наверное, это месть болгар за соцлагерь. Ему надоело вызывать мастера. И он надоел мастеру. При каждом посещении мастер ругал эту модель, и говорил, что надо покупать другую. Шкаф с зеркалом. Большая низкая кровать. Торшер. Холодильник. Наверное, на кухне не было места. Коммуналка. Круглый столик и два кресла. За окном голубое небо. Это хорошо. Никто не может в него посмотреть. Здесь она живет. Почему одна? 

- У меня растворимый. Есть и такой, но его надо караулить. Тогда я уйду на кухню и оставлю вас одного.

- Не хочу сидеть один.

- Все равно, подождите минутку. Я поставлю чайник.

- Подождите вы с кофе, - взял он ее за руку, - давайте посидим. Хочу посмотреть на вас. Послушать ваш голос. И потом, мне хочется вам что-то сказать.

Голос у нее был необычный. Мягкий. Много обертонов. Его тоже было не с чем сравнить.     

- Слушаю, - села она в кресло напротив.

- Снимите очки. 

Она, действительно, растерялась. Взгляд неуверенный. Наверное, видит его в тумане. Улыбнулась, чтобы скрыть смущение.

- Что же вы хотите мне сказать?

- Я повторяюсь, но вы мне понравились. Нет. Не то слово. Меня потянуло за вами, как магнитом. Не могу поверить, что сижу рядом. Но у вас был грустный взгляд. Почему? 

У нее снова стал грустный взгляд. Не надо было этого говорить.  

- Послушайте; сейчас мы будем пить кофе. Я буду показывать, какой я умный, вы – какая вы. Случайно скажу, с чем вы не согласитесь. Расстроюсь. Буду ходить курить на лестницу. Когда уйду, буду вспоминать ваши глаза, и будет грустно.

- Курите в комнате. Я тоже курю иногда. Не пойму, к чему вы клоните.

- Обещайте не обижаться.

- Постараюсь.

Он встал перед ней на колени, соединил руки за ее спиной, и уткнулся головой между ног. Она интуитивно попыталась освободиться. Не ожидала. Глубоко втянул воздух. Почувствовал через брюки женский запах.  

- Давайте знакомиться в постели. Мы намного скорее поймем, нужны друг другу, или нет. Ведь, вы ждали меня на улице. Не хотели, чтобы я пошел в другую сторону. Поверьте, вам понравится. 

Засунул голову под свитер. Кроме лифчика, ничего. Расстегнул его. Час назад они не знали друг друга. Она сама отодвинулась от спинки кресла, чтобы помочь. Взял сосок в рот и стал водить по нему яыком. Она обхватила руками его голову, прижала к себе, и откинулась на спинку кресла.  

Отдала инициативу. Растерялся. Он не Жорж Дюруа, чтобы раздевать ее, как горничная, брать на руки и укладывать в постель. А душ? Он не представлял секс без душа. Это при Мопассане его не было. Кажется, у него есть рассказ, как кавалер, получив приглашение на ночь любви, снимает сапоги, и скачет по снегу, чтобы лечь в постель с чистыми ногами. Он на такие подвиги не способен. Да сейчас и снега нет. Июль месяц. У женщин под свитером голое тело.

Свитер. Свайтер. Издалека всплыло это слово. Когда-то, на заре туманной юности всей душой любил он девицу. Девица была иностранкой.

Сначала они гуляли белыми ночами по набережной Невы. Целовались, сидя на гранитном парапете. Так увлеклись, что чуть не свалились в Неву. Расстояние до воды было не меньше трех метров. Он посмотрел вниз и ужаснулся. Глубина в этом месте была не больше метра. Были видны огромные острые камни. Во что они могли превратиться? Решили больше не рисковать. Уходили в глубину парка у Петропавловской крепости. Сидели на скамейке. Ночью там никого не было. В четыре часа утра провожал ее в гостиницу.

Он был только что демобилизовавшийся юнец. Она немного старше, но опытнее. Имела на вооружении поцелуй по-французски. Когда видела, что он теряет контроль, пускала оружие в ход. Он учился отвечать тем же. Ей нравилось. Притягивала его лицо, и легко прикасалась к нему губами. Благодарила. Смотрел в ее глаза, стараясь что-то прочесть. Ничего не мог. От этого было тоскливо. Она не говорила о чувствах. И ему не давала. Что она думала? Может, что они больше никогда не увидятся?

Она хорошо поработала над его образованием. Чувствовал, что нравится ей, но хорошо понимал, какая пропасть между ними. Особенно, когда увидел двухэтажный особняк, сад, и ее, улыбающуюся из окошка машины. Она сказала, что у них в семье у каждого своя. Все-таки, самой большой пропастью между ними был его идиотский менталитет. Мешала лапша, которую двадцать лет вешали на уши. Годы ушли, чтобы ее стряхнуть.

Она расстилала на скамейке большой белый свитер крупной вязки. Стоял перед ней на коленях, уткнувшись лицом между ног и подбородок касался свитера. В этом месте он был мокрый. Когда шел домой, захотел попросить его на память. Сохранить запах. Но на следующий день на ней был другой свитер. Просить стало неудобно.

Как давно все это было.

- Сашенька, как насчет моего предложения?

- Какого?

- Лечь в постель.

- Хорошо. Но я должна принять душ.

Не глядя на него, пошла к шкафу, открыла дверь, и начала за ней переодеваться. Вышла в халате.

Когда она проходила мимо, остановил ее, встал на колени, распахнул полы халата и потерся лицом о тело. Теплое. Вдогонку крикнул: 

- Тоже хочу в душ.

- Со мной?

- После.

Пока мылась, смотрел книги. Словари. Надписи на иностранных языках на корешках. Годовые комплекты «Иностранки». Значит, филолог. Литературовед или лингвист. Интересно, где она работает?

Один раз судьба уже столкнула его с филологом. Преподавательницей немецкого. Это была песня. Его познакомила с ней старая подруга, попросив быть внимательнее. Немка недавно развелась с мужем. Он был так внимателен, что они оказались в постели. Там немка повела себя странно. Выпалив, как давно заученную, фразу:

- Смотри, не кончи мне в рот, а то я тебя возненавижу, - принялась интенсивно сосать.

Он немного обалдел от такого предупреждения и оперативности. Сказал:

- Послушай, может, тогда не надо.

Она на секунду оторвалась.

- Должна же я тебя возбудить.

Резонный довод. Периодически, не вынимая изо рта, смотрела на него. Боялась прозевать. Он подумал, что девушка, делающая в постели такие рискованные заявления, заслуживает маленькой мести. Она все поняла, только почувствовав сперму во рту. Дернулась, и лицо оказалось забрызгано белыми каплями. Посмотрела на него, и капли потекли по лицу. Выглядела очень живописно. Хотела что-то сказать, но не могла. Помчалась в ванную. Когда пришла, с порога закричала:

- Ведь я тебя столько раз предупреждала!

Его стал душить смех.

- Меня!? Столько раз!?

- Ой! Ведь, я тебя сейчас предупредила!

- Понимаешь, ты меня так возбудила, что я ничего не соображал. Прости.

- Верю, - прижалась она к нему, - это я умею. А теперь ты меня поцелуй.

Ему не хотелось. Все напоминало комедию.

- Понимаешь, у меня зуб болит. Давай полежим немного, а потом ты меня снова возбудишь.

- Ну, как я тебе в постели?

- Sehr gut!

- Жалко, что мой бывший муж этого не слышит.

- Этот дурак не понимает, какого сокровища лишился.

Прощаясь, она, счастливо улыбалась. Просила звонить. Он позвонил. Она рассказала про общественную работу на кафедре. С трудом дослушал. Во второй раз в ее голосе звучали просительные интонации. Это даже понравилось. В третий звонок нервничала. Когда он, прощаясь, сказал, что позвонит, зло спросила: 

- Зачем?

- Меня просили быть к тебе внимательнее.

- Больше не звони!  

На этом все кончилось. Как будет сейчас?

Пришла вымытая Саша. Длинное махровое полотенце завязано над грудью. Под ним ничего нет. На голове тюрбан из другого полотенца. Когда взгляды встречались, храбро улыбалась, но отводила глаза. Стеснялась.

Хорошо выглядела со своим семитским лицом и полотенцами. Стало видно, что груди большие, и стоят. Полотенце подчеркнуло бедра. На боку полоска загорелой кожи. Тело жрицы любви. Одалиски. Почему нет белого следа от трусиков? Не в султанском же саду она загорает. Лицо слишком умное для одалиски. В этом тоже своя прелесть. Сорвать полотенце? Нет. Надо помыться.

Стоя под душем, вспомнил анекдот про петуха, который бежал за курицей, и думал: «Не догоню, зато согреюсь». Он помылся и догнал. Что догнал, непонятно. Сейчас узнает. 

Прошел голый по коридору. Представил, как из дверей выглядывают старушки и ахают. Стало смешно.

Она лежала под большим одеялом, закрывшись с головой. Залез к ней. Голубая прозрачная сорочка. Конечно, красиво; коричневое тело и голубая сорочка. Может, она ее для этого одела? Эффектно, но ненужно.  

- Сними ее!

Вместе снимали.   

Пополз губами по телу. Губы, грудь, шея, живот. Подмышки. Они не загорели. Нежная розовая кожа. Медленно водил по ним языком. Изгибалась, подставляя их. Тихо вздыхала. Давно заметил, что женщины сильно реагируют на это. Исключений не было. Считал, это его изобретение. Открыл новую эрогенную зону. В книгах об этом не читал.  

Был неприятный случай. Лег в постель с дамой, но, когда она подняла руки, оказалось, у нее там густые заросли. Цвет у волос жуткий. Черные, но у корней желтые. Наверное, росли с начала полового созревания. Даже, когда она опускала руки, волосы уродливыми пучками торчали из подмышек спереди и сзади. Ужас! Его тогда чуть не вырвало.

На бедрах задержался. Покусал. Не мог оторваться. Сейчас раздвинет, и будет целовать их изнутри. Украсит засосами. Прикоснется к губам и клитору. Почувствует, как она теряет рассудок.

Если не теряет, надо бежать. Это телка. Говорят, когда бык залезает на корову, она ест траву. 

Сашенька потеряла. Посмотрел в ее глаза. Безумные. Он и сам был на пределе. 

Перевернул ее. Вдвинул руку под живот. Она встала, как борец в партере.

- Прогнись.

- Еще.

Она уткнулась головой в подушку. Закрыла лицо ладонями.

Погладил ее. Она задрожала. Положил одну руку на спину, а второй продолжал гладить. Ладонь стала мокрой. Тело продолжало дрожать. Рука на спине это чувствовала.

- Успокойся, - ласково сказал. Погладил попку, и легонько хлопнул по ней ладонью. Она промурлыкала, как кошка. Ударил несколько раз сильнее. Ладонь отскакивала, как от мячика. Она негромко заплакала. Спина сильнее изогнулась, предлагая продолжить. Кожа на месте ударов стала красная. Плач превратился в вой суки, которую сейчас покроют. 

Захотелось увидеть ее лицо. Может, она сама сейчас его стесняется. Хотел бить еще. Вой возбуждал. Боялся сделать больно. Может, ей, чем больнее, тем лучше? Может, нужна плетка? Не все сразу. И плетки не было. Главное, ей понравилось. Ему тоже.

Положил руки на спину, и резко и глубоко вошел в нее. Охнула. Свободного места не было. Чувствовал, что ударяет ее внутри. Как будто стучал по клавише. Она вздрагивала и стонала. Голос изменился. Стал на октаву выше. С девушкой, которая плачет, когда ее бьют, и изгибается, прося добавки, нельзя иначе. 

Повернула голову набок. Щека на подушке. Глаза закрыты. Глубоко задышала. Ноздри вздрогнули. Закричала и попыталась лечь. У нее начинался оргазм. Привыкла кончать в одиночку, подумал. Не выйдет. Притянул за бедра, и увеличил темп. Чувствовал, как у нее внутри все пульсирует. Тело свела сладкая судорога. Замер. Только вздрагивал внутри нее. Она поняла, что произошло. Прижалась плотно к нему бедрами, и потерлась. Приласкала.

Свалились на кровать. Обняли друг друга и замерли. Заснули.  

Очнулся от прикосновений. Они были укрыты одеялом. Она лежала на боку, и гладила его лицо.   

- У тебя в магазине тоже был необычный взгляд.

- Плохой, или хороший?

- Ты смотрел, как будто много знаешь, и это тебя угнетает. В твоих глазах была вековая печаль еврейского народа, - улыбнулась она, - что-то пророческое. Мне захотелось, чтобы ты меня взял.

- Захотелось отдаться?

- Чтобы ты меня взял, - подчеркнула она последнее слово, - грубо и жестоко. Как пророк грешницу. Ты так и сделал.

- Пророки с грешницами этим не занимались, и на грешницу ты мало похожа.

- Не разбираюсь в этих тонкостях. Но очень захотелось. Поэтому взгляд был грустный. Когда шли по улице, боялась, что проводишь и уйдешь. На лестнице решила, что не буду сопротивляться. Хорошо, что не пришлось.

- Не понял.

- Ты мог сидеть и пить кофе. А потом встать и уйти. Но ты сразу взял меня в оборот. Наверное, со мной так и надо. Даже отшлепал.

- Ну и как?

- Понравилось. Я грешница, и меня бьет пророк. Тебе надо было отстегать меня ремнем.

- А у тебя есть ремень?

- Где-то есть, - покраснела она.

Наверное, знает, где. Может, попросить? Нет. В следующий раз сама даст. Он намекнет и улыбнется. Пошутит. Она покраснеет и протянет. Изобразит во взгляде испуг, а он прочтет желание.      

- По-моему, ты не грешница, а мазохистка.

- Не думаю. Я не люблю боль. Но меня давно никто не шлепал. Мама несколько раз в детстве. Я же говорю, что ты пророк.

- А после?  

- Чудно.

- А больно не было?

- Было. Но хотелось глубже. 

Все-таки, она мазохистка. Просто, сама об этом не знает.

- Почему ты решила, что я еврей.

- Это сразу видно.

- У меня папа еврей. Говорю об этом евреям, не верят. А русские сразу узнают.

- У меня мама еврейка.

Понятно, откуда у нее большие коричневые зрачки и черные волосы.

- По-моему, папа у тебя тоже не русский.

- Да. А ты откуда знаешь?

- В твоем лице ничего славянского.

- У меня папа немец.

- Немец или еврей?

- Наполовину еврей – наполовину немец.

- И где они сейчас?

- В Германии.

- А ты, почему здесь?

- Я училась в университете. Решила его окончить.

- Наверное, давно окончила?

- На кафедре стали уговаривать поступить в аспирантуру.

- И ты согласилась?

- Да.

- Это глупость. Надо было уезжать.

- Сейчас я это понимаю. Но тогда!

- Что, тогда?

- Понимаешь, родители. Конечно, я их люблю, но они меня достали. Захотелось пожить одной. Это была ошибка. Тем более, что жили бы мы там в разных местах. Но все в прошлом. Осталось немного. Защищу диссертацию, и уеду.

- А я?

- Ты поедешь со мной.

Где она была раньше?

- Слушай, твоему телу много надо. Ты должна каждый день стонать и кричать.  

- Не хочу об этом говорить. 

- Почему?

- Последний раз было ужасно. Когда увидела тебя, подумала, что мы похожи. Испугалась, что больше не увижу. И не задавай вопросов. А то перестану верить, что ты пророк.  

Он повернул к ней лицо. Она смотрела вверх. Из глаз катились слезы. 

- Не обращай внимания. Мне это необходимо.

Стал целовать губы. Прелестный язык. Слюна вкусная. Что за идиот ее напугал? Зачем она его к себе подпустила? А где взять умных людей? Ей надо уезжать поскорее. Она обняла его руками, как будто боялась отпустить.  

- Так, что ты про кофе говорила?

- Ты же не хотел!  

- Сейчас хочу.

- Какой?

- Растворимый.

- Пойду, поставлю чайник.

Встала и взяла халат.

- Саша, в квартире никого нет. Не хочу, чтоб ты его надевала.

Нравилось произносить ее имя.

- Я буду стесняться.

- Не надо.

Она пожала плечами. Подошла к письменному столу, присела и достала из ящика коробку конфет.

Он смотрел на нее. Груди необычные. Толстые лимоны. Икры полные, как у спортсменки. Талия тонкая. Может, это генетика? Снова вспомнил Пушкина. Стройные женские ноги. Наверное, у дворянок таких ног не было. Хотя, кто их знает, дворянок. Мягко ходит босиком по ковру. Слишком хороша. Почему одна? Или не одна? Ищет приключений? Непонятно.

Сашенька пришла из кухни. Он обрадовался. Не надо думать. Она положила коробку конфет на стол.

- Открой рот.

Взяла конфету.

- Кусай.

Орехи захрустели на зубах. Она слизывала с его губ следы шоколада. После нескольких конфет его стало тошнить от сладкого.

- Откуда у тебя такие ноги?

- Какие?

- Икры толстые. И бедра?

- Я занималась велоспортом. Крутила педали на треке.

- Давно?

- Очень. Но крутила несколько лет.

- Почему перестала?

- Родители хотели, чтоб я занималась спортом. Потом я книжки стала читать. И соревноваться стало противно?

- Почему?

- Неприятно быть первой. Второй - еще неприятнее. И, вообще, спорт не для меня. Это для идиотов. Потеря времени. Нельзя же всю жизнь крутить педали. 

- Чайник не убежит?

- Экий ты рациональный, - сказала она, улыбнувшись. Принесла из кухни маленький поднос с двумя чашками.

- Сколько ты мне положила ложек?

- Две.

- А сахара?

- Забыла про него. Сейчас принесу.

- Не уходи. Я и так конфетами объелся.

Она встала перед ним, лежащим на кровати, на колени, и протянула чашку. Сюжет для французского художника восемнадцатого века. Какого-нибудь Ватто или Буше.  

- А ты?

- Хочу посмотреть, как ты пьешь.

Положила голову ему на живот, и смотрела на лицо. Неплохой кофе. Но ее рука! Он не видел, мешала ее голова, но рука будила. Требовала. Понял, кофе не допьет. Поставил чашку на пол, чтобы не обжечься. Если повезет, сейчас прослушает любимое произведение. Кем он будет? Слушателем? Инструментом? Интересно, какой она солист? 

Она так разбудила, что самому смотреть было приятно. Сжимала его. Взгляд зачарованный. Впервые увидела? Полуоткрытые губы рядом. Вопросительно скосила на него глаза. Боится сделать не то. Погладил по щеке. Она стала целовать, возбуждаясь. Было видно, как заводится. Жадно взяла в рот, и губы заскользили, как смычок по струне. Что это было? Его любимый скрипичный концерт Мендельсона? Начало замечательно.

Середина хуже. Неужели это первый минет в ее жизни? Стало больно. Зубы. Они скользили вместе с губами. Она их не прятала.

- Зубами не надо. Только губы и язык.

Она испуганно подняла голову.

Он посмотрел. Красный, как морковка. Следы зубов. 

- Тебе больно?

- Зубы спрячь. Ты его грызешь.

- Можно еще?

- Конечно! Не останавливайся.

Теперь музыка звучала во всем теле. Он аплодировал - гладил по напряженной щеке. Чувствовал, как работают мышцы. Необыкновенное ощущение. Зазвучали литавры. Приближался финал. Раздался грохот. Она не отрывалась, пока не затих последний аккорд. Разжала губы, когда все кончилось. Было видно, что с самого начала так задумала.   

Это не профессионализм. Этому не учат. Те, кого он пытался научить, были бездарными ученицами. Ничего кроме отвращения эти попытки в памяти не оставили.

Она возвышалась над ним. Глаза сверкали. Вот так ей надо было смотреть в магазине. 

- Ну, как? – задорно сказала.

- Языком ты работаешь великолепно. Я думал с ума сойду.

- Я лингвист. А ты терпи. Сам в гости напросился.

- Я хотел терпеть вечно. Не получилось.

- Я постаралась.

- Ты чудо!

Упала на него. Поцеловал теплые губы. Положил на спину. Она довольно улыбалась. 

Смотрел на нее. Этот вой, стоны, крик, губы-смычок. И все из-за него? Может, его приняли за кого-то другого? Взгляд пророка? Взял грубо и жестоко? Раньше такого не слышал.

Про красивые глаза слышал много раз. Помнил, как на институтском новогоднем вечере, на танцах, столкнулся с другой парой. Дамы оказались знакомы. Когда его представили, услышал: «Я давно заметила его чудные глаза!» По интонации понял; фраза выношенная.

«Хочу тебя», - тоже пару раз слышал от дам. Первую ХОЧУ сначала принял за ангела женского рода. Когда перешли к телу, выяснилось, что она просто слаба на передок. Наверное, ХОЧУ ТЕБЯ слышал не один мужчина. А как она это произносила. Будто признавалась в самом сокровенном. Долго готовила фразу. Загадочно смотрела. Спрашивала разрешения признаться. Голос дрожал. На лице блудливое выражение проститутки, изображающей девственницу. Пойми и прости. Не могу с собой совладать. Хочу, и все тут. Артистка.

Это он все потом понял. Жалко, что поздно. А тогда решил, что мир у его ног.    

Вторая ХОЧУ оказалась слабой на задок. Сама попросила. Дала баночку с кремом, и предупредила: «Не порви меня». Он не смог отказать женщине. Просила почаще смазывать. Крем быстро впитывался. Была довольна. Когда приходил к ней вечером, ставила крем на видное место. Брал ее только в попку. Подумал, что в его образовании пробел.

Но взгляд пророка? Странно?    

Положил ее поперек кровати. Повернулась, как будто ждала. Встал перед ней на колени, и раздвинул ноги. Увидел цветок и в середине бутон. Стал целовать его. Волосы лезли в рот.

Любил это ощущение. Если волосы мешают, их надо раздвинуть, и влезть лицом так, что они будут щекотать лицо.

Ощущение натертой женскими волосами кожи на лице шло из далекой юности. Он тогда даже бородку себе отпустил. Закрывал глаза, рукой проводил по волосам, чтобы они коснулись губ, и казалось, что он уткнулся в женское лоно.

Бутон распускался во рту. Сочный и пряный вкус. Что-то экзотическое. Попытался понять, что, но не мог. Мысли поплыли. Поднял глаза. Она ладонями закрыла лицо. Где она? Что чувствует? Положил ее ноги себе на плечи. Дотянулся руками до грудей-лимонов, и сильно сжал их.

- Да, - выдохнула.

Понял, хотела так. Попросила бы. Наверное, стеснялась. Хорошо, что не попросила. Зато он угадал.  

Как целовать ее? Неправильное прикосновение, и она вернется из рая на землю. Он себе этого не простит. Осторожно ласкал языком. Она положила руки ему на голову. Ласково ерошила волосы.  

Его никогда не гладили по голове. Отец любил бить по затылку. Когда он подрос, лишил отца удовольствия. Может, мама гладила. Он не помнил. Ему возвращали то, что не получил в детстве.

Бутон стал упругим, и задрожал. Тело напряглось и выпрямилось. Ноги сжали ему голову. Застонала. Положила руку ему на лоб, и отодвинула.

Расслабленные бедра лежали на кровати. Вдыхал дурманящий аромат. МЕЖ БЕДЕР ЕЕ ПРЕСТОЛ ХАЛИФАТА, вспомнил Шахразаду. Он хозяин на этом престоле. Когда стала откликаться на поцелуи, снова взял бутон в рот. Теперь впился в него, как пиявка. Чувствовал, ей так нравится. Гладила его еще нежнее. 

Сколько раз ему сжимали голову? Может, она может так бесконечно? У него устали губы и язык. Дышать было трудно. Рот занят, а нос забит волосами. Лицо мокрое, будто он уткнулся в блюдечко с вареньем. Вкус необычный. Забыли положить сахар. Глотал, но через минуту рот снова был полон.    

Когда в очередной раз застонала, лег на кровать и закрыл глаза. Она прижалась к нему.

- Больше не могу.

- Спасибо.

- Тебе понравилось?

- Неужели ты не чувствовал?    

- Чувствовал. Но ты же не хочешь, чтобы я умер у тебя между ног? 

- Я сама хотела умереть.

- Почему?

- Наслаждение необыкновенное. Ничего подобного не испытывала. В такой момент и надо умирать.    

- Брось. Таких моментов будет много. Будешь вспоминать и улыбаться. Давай отдохнем. Знаешь, пианисты говорят, - переиграл руку. А я переиграл рот. 

Он переиграл и голову. Закрыл глаза. Провел ладонью по мокрому лицу. Понюхал ладонь. Захотелось снова уткнуться головой между бедер, и почувствовать, как они сжимают ее.

- Бедный ротик, - положила она на него ладошку.

- Расскажи, что ты чувствовала?

- Я почти ничего не соображала.

- Все-таки?

- Ты, действительно, хочешь знать?

- Очень.

- Ты высасывал из меня жизнь. Я перестала соображать. Хотела, но не могла. Что-то произошло с головой. Стало казаться, что она между ног. Я только ждала.

- Нового оргазма?

- Да.

- Тебя, что, никогда так не целовали?

- Так впервые. Я читала энциклопедию секса на французском. Мне подарили. Там об этом много написано. Когда прочла, была вся мокрая. Читала несколько раз.

- В конце испытала длинный продолжительный оргазм.

- Да-а! – простонала она. Когда ты прикоснулся губами, я вспомнила, и меня обожгло. Стало стыдно и хорошо. Но стыд быстро прошел. Накатывались такие сладкие волны. Я в них тонула.   

- Все-таки, ты что-то думала.

- Я тону. Это была последняя мысль. 

- Ты знаешь французский?

- Свободно.

- Поцелуй по-французски прекрасно получился.

- Об этом там тоже много. Я старалась делать все, как в энциклопедии. Написано, что надо глотать. Про зубы тоже есть. Но я забыла.

- Глотать было неприятно?

- Наоборот. Хотелось узнать ее вкус. 

- И как?

- Он превращает в рабыню.

- Почему?

- Совсем другая жизнь. Для нее не нужны книги. Может, я предназначена для нее. Снова хочу почувствовать ее во рту. И снова буду думать, что остальное не нужно. Я рабыня! Теперь я это поняла. Меня надо запереть в гареме!

- Ты очень мила. Говоришь, что думаешь.

- Я исповедуюсь. Не забывай, что ты пророк. Хочешь еще кофе? 

- Сделай.

- Сколько ложек сахара?

- Ты меня конфетами покормишь...

Они лежали рядом. Скрученное одеяло валялось в ногах.  

- Что ты хочешь?

- Тебя.

Она посмотрела.

- Не похоже.

- Я перевозбудился, когда целовал. Слишком долго хотел. Это нервное.

- Можно я с ним поиграю? 

Видел только ее качающийся затылок и раскиданные черные волосы. Был бы чудный снимок. Она встала на колени.

- Посмотри, какой он молодец.

- Как писал Томас Манн, мое мужское естество

- Мучительно восстало, - докончила она. - Почему же мучительно?

- Теперь садись на него.

- Как?

- Ты подумала?

- Да. Об этом в энциклопедии тоже есть.

- Тебе не понравилось. 

- Когда читала, нет. 

- А если бы я попросил?

- Делай со мной, что хочешь.

Почему ему раньше никто так не говорил?

- К этому надо придти. Может, ты сама попросишь. Или я попрошу.

- Зачем?

- Ты станешь мне ближе. Я буду очень аккуратен. Но ты притворишься, что больно, и заплачешь. Я буду утешать и благодарить. Тебе захочется снова все почувствовать и услышать. Сама меня попросишь.

- Ты так думаешь?

- Не сомневаюсь. А сейчас садись на него скорее. Хочу быть в тебе.

 Их волосы соединились. Какие они у нее черные и жесткие. Клитор выглядывал, как маленький подосиновик из мха. Протянул руку, и погладил его. Она упала на него грудями-лимонами. Какие упругие. Недотрога. Не помнит последний раз. Этот раз она запомнит. Еврейская кобыла. Ее надо случить с хорошим производителем. Правда, он не немецкий жеребец, но хороший производитель. У них может получиться чудо-ребенок.

- Не могу, когда ты меня трогаешь.

- Убрать руку?

- Нет.

- Ты ласкаешь себя так?

- Да?

- Часто?

- Каждый день. Без этого не могу заснуть.

- Смотри мне в глаза. Я буду лежать неподвижно. Только ласкать тебя. Двигайся медленно. Тебе будет хорошо. Очень.

Она быстро перешла на галоп. Его рука не поспевала за ней.

- Медленнее. И открой глаза. Хочу видеть их в этот момент. 

Она поняла. Смотрела на него, как ребенок. Тихо стонала. Когда стон стал непрерывным, прижал ее к себе. Почувствовал, как его внутри пожали несколько раз. 

- Теперь можно их закрыть? 

- Конечно. Ты молодец.

Расслабленная, она лежала на нем. 

- А ты? – пробормотала.

- Еще нет.

- Подожди. Я хочу проглотить. 

- Ты сейчас заснешь. Спи.

- Нет!

Как она это решительно сказала.

Поднялась. Склонилась над ним. Понюхала. 

- Может, его помыть?

- Ни в коем случае. 

- Попробуй взять в рот его весь.

С таким лицом надо дирижировать симфоническим оркестром, или делать доклад на международной конференции. А она старалось засунуть в рот.

Определенно, его приняли за кого-то другого. А может, он хороший. Просто, перестал в себя верить. Или, нет. Он верил в себя больше, чем раньше. Просто, стало казаться, что он недоразумение? Ошибка? Никому не нужен. А Саша? Ей он нужен? Может, ей, просто, очень хотелось, а тут он подвернулся. Мысли стали рваться. Захотелось расслабиться. Вместо этого, ноги напряглись. Сейчас...

Она подняла голову.

- Я не могу.

- Ляг рядом.

- Нет. Хочу, но у меня не получается. Что-нибудь одно: или целовать, или глубоко.

Встал на колени.

- Ляг на спину.

Сел на груди. Приятно мять их. 

Она смотрела удивленно. Что он придумал? 

- Открой ротик.

- Не так широко. Ты не на приеме у врача.

- Вот так. Больше не надо. 

Уткнулся лицом в подушку. Брал ее в рот. Пророк? Будет тебе пророк по полной программе.

Сначала гладила его. Потом стучала. Потом перестала.  

Когда приподнялся, глубоко и часто дышала. Глаза и рот широко открыты.  

- Что с тобой?

- У меня горло онемело. Не могу проглотить. Все стоит здесь. Дай запить.

Он поднес ко рту чашку с водой.

- Помоги. Подними мне голову.

Вода лилась по подбородку. Маленькими глотками выпила две чашки.  

- Еще немного, и я бы задохнулась.

- Ты бы сказала.

- Я стучала, но ты не останавливался.

- Ты же могла оттолкнуть меня.

- Чувствовала, что скоро кончишь. Но как я этого ждала!

- Прости.

- Если честно, сейчас я довольна.

- Почему?

- Ты сделал, как хотел. Просто, я была не готова. В следующий раз будет лучше.

- Можно я тебе тоже исповедуюсь?

- Только плохое не говори.

- Знаешь, мне давно очень одиноко. А когда ты сжала ногами голову, это чувство пропало.                                     

- У тебя есть друзья?

- Нет.

- С кем же ты общаешься?

- С книгами. Там никто не спорит. Если написана чушь, можно не читать. А у тебя, - повернулся он, - есть подруги?

- Есть. Но они уехали.

- Пишут?

- Звонят.

- Откуда?

- Даже из Австралии.

- А друзья?

- Тоже уехали.

- Звонят?

- Нет.

- Почему?

- Я не жду. Ждала, но перестала. 

- Почему?

- Он обещал позвонить, когда прилетит.

- И что?

- Еще летит.

- Давно улетел?

- Полгода.

- Почему не звонит?

- Думаю, мы друг другу при прощании не понравились.

- Чем?

- Он стал просить. Он обо всем просил. Если б он что-то делал. Но он только просил. Ты раздвинул мне ноги, и я поняла, что об этом не просят. Женщину, вообще, не надо просить. Если нельзя, она скажет. Кстати, ты все проделал так, будто это твое любимое занятие. Признавайся, - улыбнулась она, - сколько раз ты так раздвигал ноги?

- Сегодня первый.

- Лучше мне тебе поверить, - покрутила ему ухо. 

- А где он?

- В Израиле.

- Ты не хочешь ему позвонить?

- Сегодня поняла, что нет.

Может, он ей сегодня немного помог?

- Все-таки, я тебя попросил.

- О чем?

- Знакомиться в постели.

- Во-первых, я сама хотела, а во-вторых, ты вел себя так, что было ясно, постели не избежать.

- Ты хотела избежать?

- Нет! Еще раз тебе говорю, нет! Я хотела, чтоб все было так!

- Как?

- Я не знала, как будет, но сейчас знаю, что хотела так.      

Посмотрел на окно. Голубое небо стало темно-синим.

- Сашенька, мне надо идти.

- Все время ждала, когда ты это скажешь. Надеялась, что останешься. Чудес не бывает.  

У нее изменился голос. Стал тусклый. Посмотрел на лицо. Случилось несчастье.

- Мне, действительно, надо идти. Ночное дежурство, - соврал он.

- Ты, что, вахтер?

- Физик. Вакуумная откачка. Установка готовится к эксперименту. Надо следить за насосами. Миленькая, я скоро приду. Мы с тобой устроим такое. 

Он уже придумал, что сделает с ней в следующий раз.

- Пойдем вместе в душ.

- Иди один. Я не хочу.

- Почему?

- Не хочу ничего смывать. Выключу свет, закроюсь одеялом, и буду вспоминать. Ты все во мне перевернул. Надо будет долго выходить из этого состояния.

- Я тебя в него быстро верну.

- Посмотрим.

Пока мылся, думал над ее словами. Почему, посмотрим? Она - непрочитанная книга. Только начал читать, и, вдруг, посмотрим? Чего смотреть? Ее не надо ни о чем просить. Она идеальный партнер. Когда услышал, что вкус делает ее рабыней, ощутил слабость и сердечное томление. Сперма была его.

Он боялся таких ощущений. Они были давно. Почти всегда оказывалось, что кумир ложный. Что, если он обманывается сейчас.

Может, ей очень скучно? Или она истосковалась по мужчине? Не по оргазму же. Сама сказала, что удовлетворяет себя каждый вечер. Может, он произвел на нее такое впечатление? В ее желании превратиться в рабыню было что-то очень женственное и откровенное. Необычное. Даже нездоровое. Раньше такого не слышал. Такое прячут под подкоркой. Даже от себя. А она не спрятала. Рассказала.

В комнате было темно. Зажег свет. Она лежала, закрывшись одеялом. Поднял край. Лицо расстроенное. 

Улыбнулась и встала. Улыбка вымученная. Надела халат. Подпоясалась кушаком, и стала недоступной.

- Пожалуй, ты прав. Сейчас уйдешь, и пойду мыться. 

- И что будешь делать?                              

- Работать не хочу. Поужинаю, и лягу в кровать. 

- Что за работа?

- Я сейчас почти все время дома. Книгу перевожу. У меня договор. Халтурю. Я бы не взялась, но книга интересная.

- В библиотеку не ходишь?

- Хожу, когда надо. Но сидеть там долго не могу. Не люблю, когда на меня смотрят.

- Меня будешь вспоминать?

- Может, буду. Если смогу.    

- Что на ужин?

- Напьюсь.  

- Чем?

- Французский коньяк.

- Откуда?

- Привезли в подарок.

- Вместе с энциклопедией секса?

- Да.

- С намеком.

- Он мне осточертел со своими намеками. Я его давно послала подальше. А коньяк ждет, чтоб его выпили. Жалко, что ты уходишь. Остался, пили бы вместе.

С НАМЕКАМИ звонил вчера (ДАВНО), и напрашивался в гости. Сейчас она радовалась, что сослалась на занятость. Был бы потерянный вечер.

- А потом?

- Обнялись бы и заснули. Утром проснулась, оттого, что ты берешь меня, сонную. Ты бы сделал так. Правда?

- Правда.

- Хочу так проснуться.

- Ты же еврейка.

- Ну и что?

- Еврейский закон запрещает мужчине будить женщину, чтобы удовлетворить свою похоть.

- Он запрещает удовлетворять свою похоть. А ты удовлетворишь мою. Сделаешь так, что я проснусь в последний момент.

- Надо постараться.

- Постараешься. Если не получится, я притворюсь.

- Сумеешь?

- У меня есть опыт. Мне часто снятся эротические сны. Я просыпаюсь в самый последний момент. 

- Расскажи сюжет.

- Нет, - улыбнулась она.

Он обрадовался улыбке.

- Даже пророку?

- Ты не хочешь быть пророком. Уходишь. Остался, я бы на ночь рассказала. Утром подала бы завтрак в постель. Кофе. Потом сюрприз.

- Какой?

- То, что ты любишь.

- Превратишься в рабыню?

Она кивнула.

- Заманчиво. Хочу остаться.

Подумал, что придется врать. Ему поверят. Или сделают вид. Ругать не будут. Но врать не хотелось.

- Нет. Собрался уходить, уходи.

- Ты меня гонишь? 

- Да. Гоню. Не уйдешь сегодня, уйдешь завтра. Будет еще больнее.

- Почему ты не спрашиваешь, когда я приду?

- Боюсь.

- Я приду раньше, чем ты думаешь.

- Перед дверью она, вдруг, сказала:

- Во французской энциклопедии  

- Милая, - прервал он, - тебе не надо читать никаких энциклопедий. Тебя саму надо читать. От тебя не оторваться.

- Ты не понял. Там есть термин – АНОНИМНЫЙ СЕКС. То, что с нами сегодня было, так похоже. Может, я не уехала в Германию, чтобы ты сегодня пришел? Как-то все нереально. У меня нехорошее предчувствие.

- Какое?

- Я тебя больше не увижу. Уходи скорее.

Уже на лестнице захотелось вернуться. А если она сейчас плачет?

Все было в четверг, а в выходные была гонка крейсерских яхт. Длинная. Минимум сорок часов. Старт в пятницу вечером. Надо было сказать дома, что ушел на гонку, и придти к ней. Гонялись бы двое суток. Но капитан сказал, что несколько матросов не могут. Гонка важная. Без участия в ней, яхта могла не попасть на международную регату. Получалось, без него не обойтись. Все не так плохо, подумал он. Финишировать они должны были в ночь с субботы на воскресенье. Он поедет к Саше. В воскресенье утром возьмет ее, как и хотела, сонную. В понедельник уйдет от нее на работу.

Но капитан перепутал на карте маяк, который они должны были обогнуть. Маршрут удлинился на сорок миль. Первые подозрения появились в субботу утром. Ночью, кроме компаса ничего не видно. Дождь и большие волны. Когда рассвело, увидели, что яхта шла в гордом одиночестве. Так никогда не было. Кого-то они видели впереди, кого-то сзади. Кто-то обгонял их, кого-то они. А тут никого.

Капитан бродил от носа к корме, и бормотал, чтобы все слышали: «Если ошибся, нет мне прощения». Когда его утешали, задирал нос, и говорил: «Мы себя в другом покажем». Капитан очень любил СЕБЯ ПОКАЗЫВАТЬ В ДРУГОМ.  

Сидел на руле, и ненавидел себя. Почему другие матросы не смогли придти, а он смог? Чем они сейчас занимаются? Человек сам определяет свою судьбу. И он определил. Черт его понес в эту гонку. Теперь его руки сжимают румпель, а не Сашины груди? Пророк? Он идиот! В воскресенье утром так ненавидел себя, что не отвечал на вопросы. По всем планам должен был в это время быть у нее.

В довершение ко всему они попали в штиль, который пришелся на время, в которое они, если бы шли по правильному маршруту, должны были уже стоять у причала. С ненавистью смотрел на болтающийся стаксель, и мычал от злости. Все против него. Команда поняла, что с ним что-то происходит, и не трогала его.

Только капитан хлопал его по плечу и говорил: «Держись Вовка, скоро вмажем! Представь, как хорошо в тебя польется первая стопка!» Он посмотрел на него ненавидящими глазами, увидел мутный бессмысленный взгляд, и понял, что капитан уже влил в себя несколько стопок.

Пароход, который регистрировал финиш, давно ушел. Когда пришли к причалу, все яхты стояли вымытые и задраенные. Ни одного человека. Все давно разошлись.

Он устал физически и морально. От работы с парусами тело гудело, а думать два дня, что ты идиот, - такие мысли могут вымотать кого угодно. Какая тут Саша. Что бы он у нее делал. Напился на яхте с командой и пришел домой.

В понедельник на работе шеф сказал, что надо срочно повторять эксперимент. Завлаб через неделю уезжал на конференцию, а график в его докладе не совпадал с полученными в других институтах. Завлаб не любил выделяться. Кто знает, что это: открытие, или ошибка? Они трудились неделю. Домой приходил в одиннадцать. График все равно не совпал. Завлаб решил про него не рассказывать.

Потом такой же результат был получен за границей. Графики совпали, и завлаб послал статью в журнал. Они оказались на уровне. Но все это было потом!  

А тогда! Саша! Сашенька! Не видел ее десять дней. И не видел в этом особой трагедии. Тот четверг был слишком сильной нервной встряской. Постепенно отходил от нее. Неотложные дела валились со всех сторон, и слишком много дифирамбов она ему пропела. Прошло время, пока не понял, что больше их не услышит. Ему казалось, что у него много проблем, а их было легко решить. Это был Гордиев узел. Его надо было разрубить. Не уходить от нее, или придти на следующий день. И больше ни о чем не думать. Пускай думают другие. Теперь очень хотелось придти, но кем он сейчас будет? Пророком? Вряд ли. Он даже представлял, как она него посмотрит, и заранее ежился.  

Домой теперь всегда шел мимо ее окна. Смотрел в него. Однажды увидел ее на улице. Шла, задумавшись и опустив голову. Одета элегантно. Плащ-реглан, сапоги и берет. Снова все белое. И черные волосы. Пояс у плаща болтался. Длинные белые кожаные сапоги. Откуда она такие достала? Они красиво облегали ноги. Ведь эти ноги лежали у него на плечах. На нее оборачивались, но она ни на кого не смотрела. Пока набирался смелости окликнуть, парадная захлопнулась.

Если бы все в тот день не было так волшебно. Вспоминал все. Тело. Запах. Здесь она пахла так, а там так.  Старался вспомнить диалоги. Повторял их. Скоро выучил. Перестал уважать себя. Что это было? Нервная депрессия?

Потом перестал ходить мимо ее дома. Боялся встретиться. Понял, что он не пророк, а ничтожество. Сознавать это было невыносимо.

Через полгода, когда сидел на работе, в комнате зазвенел телефон. Шеф сказал, что зовут его.

Сразу узнал ее голос. Услышал:

- Я завтра улетаю. Ты не хочешь со мной проститься?

- Куда?

- В Германию. Насовсем. Я хочу тебя увидеть. А ты не хочешь?

- Хочу.

Он уже знал, что не придет. Не может. Заразился гадостью от потаскухи и лечился.

- Я жду тебя. Приходи пожалуйста!

- Во сколько?

- Как сможешь. У меня самолет в восемь утра.

- Хорошо.

- Я жду. Приходи обязательно!

В трубке раздались гудки. Он медленно прошел на свое место, сел на стул и задумался. Как она его вычислила? Хотя, это легко. Физик. Установка. Вакуумная откачка. Он бы ее два счета вычислил. Наверное, и она сумела.

***

Через много лет, когда уже давно жил в другом месте, случайно оказался в этом районе. Увидел дом, где она жила. Медленно прошел по улице. Когда-то он шел здесь рядом с ней. 

Зашел в парадную. Теперь все было чисто и выкрашено. Поднялся по лестнице. Новая железная дверь. Квартиру кто-то купил и сделал ремонт. Позвонил. Ему открыли дверь.

- Вы не знаете? Тут жила девушка? Ее звали Саша?

- Это было очень давно!

- Да.

- Она приезжала несколько лет назад. С мужем и детьми. Они останавливались в гостинице. Но приходили к нам. Она хотела показать детям, где жила. У нее есть подруга. Она живет на этаж ниже. Вы к ней зайдите.

Зашел.

- Это вы! Я вас сразу узнала! Саша мне о вас рассказывала! Она говорила, что вы придете! А почему вы не пришли, когда она уезжала? Она вас так ждала! Подождите! Она вам оставила письмо, когда приезжала! Она знала, что вы придете!

Он взял толстое плотное письмо. Подруга быстро рассказывала, где Саша и, что с ней.

- ... муж очень хороший... плохо говорит по-русски... вместе работают... она читает лекции... дети такие красивые...

Он слушал, не перебивая. Слава Богу, она счастлива!

Попрощался и медленно пошел по лестнице. В метро сел в вагоне и разорвал конверт. Стал смотреть фотокарточки. Еще раз увидел ее. Огромный светловолосый немец и она стояли, обнявшись. Она была в очках. Улыбалась. Перед ними мальчик и девочка. Стал читать письмо. Она сообщала свой e-mail. Предлагала писать. Господи, что он может ей написать.

Поднимаясь по эскалатору на своей станции, тихо заплакал.

У метро стояла маленькая бабушка с протянутой рукой. Заискивающе улыбалась. Наверное, стыдно было. А как иначе выжить? Он прошел мимо, но, сделав несколько шагов, остановился. Бабушка напомнила маму. Такая же маленькая. И такая же благородная старость на лице. Такое лицо он видел у старушки на офорте Рембрандта. И с таким лицом стоять с протянутой рукой? Чертова страна. Хорошо, что мама не видит, во что он превратился. Вернулся и положил в руку несколько рублей.

- Дедуленька, - заплакала она, - вам самому надо.

У него была седая борода.

                            

                                     2004 год.